Книга начал

– Ох, боже мой… – говорит Руфь, отрывая взгляд от фотографий и переводя его на портреты растений на стенах. – Неудивительно, что жизнь ей казалась такой скучной.

Джо не поняла, о чем это она говорит, но спросить не успела: вернулся Малкольм с серебряным подносом, на котором расположились стаканы из граненого хрусталя, открытая бутылка виски и тарелка с печеньем.

– На пустой желудок лучше не пить. Я подумал, что немного песочного печенья не помешает. – Он ставит поднос на низенькую оттоманку, накрытую скатертью в светло-зеленую с кремовой клетку. – А-а, вижу, вы успели заметить фотографии моей матери.

Он наклоняется, поднимает заранее щедро наполненный виски стакан и протягивает его Джо. Потом берет оставшиеся два и подходит к Руфи:

– Прошу вас, преподобная Руфь.

Она принимает у него стакан и еще раз вполоборота смотрит на фотографии:

– Так ваша мать была одной из тех самых «отчаянных девчонок»?

На лице Малкольма расцветает благодарная улыбка.

– Да, – отвечает он, – это так.

Джо встает и подходит к ним. На первой фотографии, куда падает ее взгляд, из кабины самолета «спитфайр»[12] выглядывает молодая женщина в летном костюме.

– Так это ваша мама?

– Да, Джоанна, это она. А вот здесь она стоит рядом с «шорт стирлингом»[13].

Он тычет пальцем в маленькую фигурку, стоящую под носовой частью огромного самолета. На следующей фотографии группу женщин в военной форме представляют какой-то сановной особе, в которой сразу же узнается будущая королева-мать.

– Вот это да… выходит, она была… она летала на этих самолетах? Это было во время войны?

– Да, она служила во вспомогательной авиации, – говорит Малкольм, садится в кресло и вытягивает к огню свои длинные ноги, одетые в штаны из серого вельвета.

Джо с удивлением замечает, что обут он в яркие тапочки в марокканском стиле, в оранжево-фиолетовую полоску и с вышитыми по всей поверхности крохотными золотистыми птичками. Словно догадавшись, куда она смотрит, Малкольм быстро убирает ноги из виду.

– Начнем с того, что сначала вспомогательная авиация была укомплектована летчиками-мужчинами, слишком старыми, чтобы летать на истребителях, и задача их состояла в том, чтобы перегонять самолеты туда, где в них была нужда, то есть в любую точку Британской империи. Но потом в конце концов стали набирать и женщин-пилотов, а чуть позже объявили набор ограниченного числа женщин-новобранцев. И моя мать стала одной из них. Как мне кажется, война была самым счастливым временем для моей матери. Потом уже она говорила, что была одной из немногих людей, которые жалели о том, что война закончилась. – Малкольм берет в руки песочное печенье и какое-то время молча на него смотрит. – Да, наверное, и вправду это было очень интересное время, – говорит он, поднимая взгляд на своих гостей. – Понимаете, летчиков-истребителей учили летать только на одной какой-то модели самолета. Ну а маме пришлось летать на всех машинах, которые ей поручали перегнать. А это приблизительно девяносто разных самолетов.

– Но откуда же летчицы из вспомогательной авиации могли знать, как ими управлять? – спрашивает Джо.

Малкольм протягивает ей тарелку с печеньем.

– Иногда и не знали. – Он качает головой, словно сам не верит в то, что именно так и было. – У них была только тетрадь на пружине, где для каждого типа самолета отводился ровно один лист. Мать говорила: сядешь перед полетом, прочитаешь этот листок – и вперед, остается только скрестить пальцы на счастье. Были у них девушки, которые перед полетом молились, но после того, как в тысяча девятьсот тридцать девятом году убили ее отца, моя мать махнула на Бога рукой. Сказала, что Бог должен был понимать, что ее отец уже слишком стар, чтобы опять идти на войну, что изуродованная половина лица и потеря веры в человечество во время Первой мировой – вполне достаточная жертва для всех богов на свете.

Малкольм бросает взгляд на Руфь.

– Прошу прощения, – говорит он ей и после краткой паузы добавляет: – Но может быть, и вы тоже утратили свою веру?

Выходит, не одной только Джо известно, что Руфь Гамильтон – это Беглянка-викарий.

– Не совсем так, – тихо отвечает Руфь. – Бывало, конечно, всякое, но не сейчас. Нет.

Все молчат, и пауза длится довольно долго. Молчание снова нарушает Малкольм.

– Этих женщин не учили во время полета пользоваться приборами, да и радио у них не было. Ориентироваться приходилось по дорогам и рекам внизу и надеяться только, чтоб не испортилась погода. Мать тогда многих своих подруг потеряла, – задумчиво говорит он. – То шторм вдруг налетит, то туман придет с моря. Сбиться с маршрута было довольно просто.

– Ваша мать, – восхищенно говорит Джо, – была удивительной женщиной.

– Да, Джоанна, это правда.

– А у вас, Малкольм, не возникло соблазна тоже стать летчиком? – спрашивает Руфь.

– О нет, – с некоторым оттенком грусти отвечает Малкольм. – По сравнению с жизнью моей матери моя жизнь крайне скучна. – Он замолкает на секунду, затем добавляет: – Нет, я совсем не такой смелый, как она.

– А как звали вашу мать? – после недолгого молчания спрашивает Джо.

– Ева. Ее звали Ева.