Книга начал

– Ну так вот… надеюсь, вы не подумаете, что я перегибаю палку, но я принялся размышлять о том, что случилось бы, если бы какие-то люди, из тех, кто закончил свой жизненный путь на Хайгейтском кладбище, стали нам являться в виде призраков. Но только на одну ночь в году. В канун Рождества. О чем бы они стали говорить? Какими тайнами поделились бы с нами?

Малкольм с тревогой смотрит на обеих женщин.

– О, мне это очень даже нравится! – восклицает Джо.

– Малкольм Басвелл, и вы до сих пор прятали свой талант под… – Продолжить Руфи не удается, ее душит смех.

– Бушелем? – Губы Малкольма медленно расплываются в улыбке.

Глава 19 Искусство вести беседу

Неожиданно разражается спор. Но, наблюдая за спорщиками, Джо понимает, что оба, и Руфь, и Малкольм, получают от него огромное удовольствие. Ей сразу вспоминается беззлобная пикировка Эрика с Ландо в итальянском ресторане.

Малкольм сидит в своем кресле, наклонившись вперед и крепко обхватив худыми руками колени. Руфь сидит напротив него, также подавшись вперед, к нему, ее небольшие стопы твердо упираются в пол. При каждом своем аргументе Малкольм раскачивается в кресле взад-вперед, а Руфь, возражая ему, подобно опытному игроку в пинг-понг, делает резкий выпад рукой, как бы отправляя мячик в сторону соперника.

– С какой стати Джордж Элиот пустится в разговоры с Карлом Марксом? Лишь с той, что оба они – самые известные обитатели Хайгейтского кладбища? – (Удар.)

– Выбор собеседника может быть абсолютно случайным! – (Удар.)

– И вот вам простой пример: посмотрите на нас троих! – (Полная победа.)

Малкольм поднимает вверх обе руки, признавая свое поражение:

– Ну, с этим аргументом я спорить бессилен. – Он галантно склоняет перед викарием голову, и оба поворачиваются к Джо.

Эта перепалка разгорелась после того, как Малкольм честно признался, что до сих пор еще к написанию самой книги не приступал, но Джо в споре участия не принимала. Малкольм достал с полок все свои тетради и разложил их на оттоманке (предварительно унеся поднос с виски и вернувшись с кофе). Каждая из тетрадей, сообщил он своим гостям, посвящена одному из погребенных на этом кладбище и содержит заметки о его жизни.

Малкольм твердо держался той мысли, что представленные в двух тетрадках Джордж Элиот и Карл Маркс по мере развития сюжета книги должны встретиться, разговориться и хорошенько потолковать о самых разных политических, философских и религиозных проблемах. Он высказал предположение, что Карл и Мэри Энн (настоящее имя Джордж Элиот) получат огромное удовольствие, обсуждая, например, ее перевод книги немецкого философа Давида Штрауса «Жизнь Иисуса», а также ее критический разбор книги Людвига Фейербаха «Сущность христианства».

На это Руфь ядовито заметила, что эти двое, возможно, и получат огромное удовольствие от подобных разговоров, но лично она не очень уверена, что такое же удовольствие получит читатель. Джо подумала, что в этом пункте Руфь, пожалуй, права. Но и с Малкольмом она тоже согласилась, когда он выпалил в ответ, что Джордж Элиот считалась «умнейшей женщиной во всем Лондоне» и не должна ограничиваться рассуждениями о вышивке крестиком.

Итак, спор на время приостановлен, оба спорщика ожидают, что им скажет Джо.

– Ну что, Джоанна, каково будет ваше мнение? – спрашивает ее Малкольм.

Джо смотрит на их пылающие, возбужденные лица.

– Я считаю, – говорит она после недолгого раздумья, – что нам стоит заказать что-нибудь поесть.

Руфь негромко хмыкает.

* * *

Остатки пиццы убраны, оттоманка пододвинута поближе к огню, и все трое сидят, положив на нее свои ноги. Стопка тетрадей лежит на диване рядом с Джо. У каждого в руке по бокалу красного вина – на этом настоял Малкольм, утверждая, что итальянскую еду надо запивать именно красным.

Джо наблюдает за тем, как в ее бокале играет огонь, меняя цвет вина с малинового на серебристый. Обе женщины сняли свою обувь, и Джо сквозь бокал по очереди разглядывает их носки: у нее они темно-синие в кремовую полоску, у Руфи – красные с пингвинами. Малкольм тоже куда-то подевал свои тапки, и теперь его скрещенные ноги в светло-серых носках покоятся на выцветшем клетчатом одеяле.

– Думаю, мне нужно сделать еще одно признание, – говорит Малкольм, потягивая вино, и в голове Джо мелькает мысль, что сейчас он, наверное, что-нибудь скажет про свои прекрасные тапки. – Я сильно подозреваю, что причина, по которой я так мало продвинулся со своей книгой, заключается в том, что я сам не владею даром вести непринужденную беседу.

Как и Джо, Малкольм, похоже, застрял в собственном лимбе – занимается лишь исследованиями, но писать ничего не пишет.

– Мне всегда было трудно находить темы, которые могут быть интересны и другим людям, – продолжает он. – Здесь я совершенно беспомощен. И вообще, жуткий зануда.

– Вовсе нет, – быстро откликается Руфь, – смотрите, мы с вами едва успели познакомиться, как вы открыли нам с Джо совершенно другой мир. Да, я много раз бывала на Хайгейтском кладбище, но благодаря вам это место предстало передо мной совсем в ином свете.