Книга начал

– Ну что ж… – начинает он, – этот галстук был мне подарен много-много лет назад моим дорогим другом Рупертом. Я познакомился с ним, когда мне было восемнадцать лет. – Поочередно кивая, он переводит взгляд с одной женщины на другую. – Однажды он приковал себя к ограждению на Беркли-сквер, где я частенько обедал. И в итоге я поделился с ним своими сэндвичами.

Джо улыбается против воли.

– О, прошу вас, не смейтесь, – умоляющим голосом говорит Малкольм, и Джо, не отдавая себе отчета, торопливо прижимает ладонь к губам:

– Простите, Малкольм, я вовсе не воспринимаю ваш рассказ не всерьез.

Малкольм вздыхает и слегка поглаживает ее по руке:

– Конечно, Джоанна, я это знаю. Просто это напомнило мне о том, что я сам поначалу смеялся. Я насмехался над всем, что он пытался сделать. И сейчас очень жалею о том, что не вырвал себе проклятый язык.

– А что Руперт пытался сделать? – спрашивает Руфь.

– Он пытался изменить свою жизнь, а также мир, в котором мы все живем. Он хотел, чтобы мир стал более справедливым, чтобы в нем исчезли предрассудки и невежество. Это было уже в конце шестидесятых годов. Он был человеком шестидесятых, тогда как я был скорее из пятидесятых… порой мне кажется, что я там и остался.

Малкольм умолкает. Такое впечатление, что он погружается в какие-то свои размышления. Но уже скоро он снова берет себя в руки и переключает внимание на своих слушательниц.

– Ах да, Руперт… ну вот… в Лондоне он принимал участие практически во всех демонстрациях. У него была цель, за которую, как он считал, надо бороться. Мы с ним стали близкими друзьями – даже несмотря на то, что я частенько поддразнивал его, когда он принимался ругать политиков и всяких должностных лиц.

– И как долго вы с ним были друзьями? – спрашивает Джо.

– Примерно года два, – отвечает Малкольм. – Все свободное время мы проводили вдвоем. Но потом он решил поехать в Америку, думал, что там найдет ответы на все свои вопросы. Это было время Вьетнамской войны, и он хотел присоединиться к антивоенному движению.

– И вас не соблазняла мысль отправиться с ним? – спрашивает Руфь.

Лицо Малкольма теперь похоже на печальную маску; слез на глазах нет, но, возможно, думает Джо, он пролил их по Руперту так много, что у него их больше не осталось.

– Да, он протягивал мне руку, звал с собой. Я до сих пор вижу перед собой эту картину. Он очень хотел, чтобы я отправился с ним. Но я был еще молод, и мне было очень страшно, надо мной тяготела мысль, что про меня скажут люди. Какой я все-таки был глупец! – Словно сам не веря в то, что так все и было, Малкольм качает головой. – Итак, я от него отвернулся. Моя мать, эта отважная женщина, предлагала мне ехать с ним. Она понимала, что для меня значила дружба с Рупертом.

Джо вспоминает слова Малкольма: «Когда-то у меня был друг, с которым мы потом расстались. Я не приложил должных усилий, чтобы его удержать». Неудивительно, что он прекрасно понял суть ее отношений с Джеймсом.

– Вот она бы поехала не задумываясь, – продолжает Малкольм. – Эта женщина поднимала бомбардировщик над облаками и практически вслепую вела его к цели. Она ничего не боялась. Боже мой, какое же разочарование она, должно быть, испытывала, глядя на своего сына.

Джо хочется его перебить, опровергнуть его слова, но она понимает, что, несмотря на глубокую печаль, Малкольм испытывает и не менее глубокое облегчение, когда видит, как друзья сочувственно слушают его исповедь.

– Поэтому, когда я читал про Джордж Элиот, женщину неординарную и отважную, меня тянуло к ней, как мотылька на свет. – Малкольм смотрит на рождественскую свечку, которую Джо зажгла на кофейном столике. – И все же даже сейчас я боюсь пламени, боюсь, что оно испепелит меня. Даже сейчас, будучи тупым и скучным, отжившим свой век стариком, я вижу, что мне страшно. – Он поднимает голову и снова смотрит на Руфь с Джо. – А тогда меня чрезвычайно пугала любая возможность круто поменять свою жизнь. Я так много времени и сил тратил на то, чтобы пережить свой страх перед неудачами, что мне даже в голову не приходило: а вдруг у меня все-таки получится? – Погруженный в воспоминания о далеком прошлом, Малкольм оглядывает комнату, словно не совсем понимает, где он сейчас находится. – Вот если бы меня держал за руку Руперт, я, может быть, сумел бы сделать этот прыжок. – Он снова по очереди смотрит на двух сидящих по обе стороны от него женщин. – Да, дорогие мои, увы, бо́льшую часть своей жизни я потратил впустую.

Джо кажется, что никогда в жизни она не слышала такого безысходного отчаяния в голосе.

– А что случилось с Рупертом? – мягко спрашивает Руфь.

– Уехал в Америку. Без меня. И совершил все, что было в его силах. Мир от этого нисколько не изменился… а если и изменился, то не так заметно. Но я искренне верю в то, что Руперт смог стать частью истории.

От Джо не ускользает тот факт, что Малкольм говорит о друге в прошедшем времени.

– Так что же стало с Рупертом? – тихо повторяет вопрос Руфь.

– Мы с ним потеряли связь. Мне кажется, я причинил ему много страданий, – говорит он и поворачивается к Джо. – Понимаете, я его отпустил.