Книга нечестивых дел

Паоло убрал руку с плеча брата и откинулся на спинку стула. Его кустистые брови от удивления поползли вверх.

— Ты о чем? У тебя четыре дочери. Возьми себя в руки, Амато. Ты же, в конце концов, не монарх.

— Да-да, конечно, ты прав. Извини. Я не соображаю, что говорю.

Брови фермера опустились на прежнее место. И он, словно желая стереть все прежде сказанное, махнул рукой.

— Я понимаю. Это для тебя большой удар.

Они еще немного посидели, сознавая, что исчерпали все общие темы, затем поднялись и обнялись.

— Что сделано, то сделано, — проговорил старший повар. — Спасибо, что приехал, брат.

— Не за что.

— Так как насчет телятины?

— Я спешу. — Паоло снова начал мять в руках шапку.

— Хорошо. Ступай с Богом.

— До свидания, Амато. Мне очень жаль.

Сначала я испытал потрясение. У моего благодетеля была другая женщина, кроме синьоры Ферреро. И она родила ему сына. Я не мог представить маэстро с кем-то другим, кроме его обожаемой Розы и любимых дочерей. Но слышал все своими ушами.

После того как Паоло покинул кухню, старший повар, понурившись, обессиленно опустился за стол, и мое сердце сжалось, когда я подумал о его утрате. Потерять сына по милости солгавшей ему матери — это похуже многого другого: не так естественно, как смерть, и воспринимается человеком больнее, чем враждебные повороты безликой судьбы. Я вылил свежую воду в резервуар, и на меня нахлынули размягчающие душу воспоминания: как синьор Ферреро великодушно подобрал меня на улице, как терпеливо втолковывал мне мои обязанности, как явно и безоговорочно любил свою семью. Он заслужил право знать своего сына, и я многое бы дал, чтобы утешить его. Заменить сына. Ведь у меня такое же родимое пятно. Может, я напомнил ему потерянного ребенка. Может, он решил…

Затем мелодичный плеск льющейся воды воскресил в памяти, как радостно он пел со своими родными, когда меня не было за их столом, и я вспомнил свое истинное место в этом мире. Глупец! Ему не требуется утешения от меня. Он старший повар, я его ученик. Если бы он хотел найти своего настоящего сына, то искал бы его.

Мысль, что синьор Ферреро может пуститься на поиски сына, отозвалась во мне тревогой. А вдруг пропавший мальчик найдется? Как давно он потерян? Сколько ему теперь лет? С чего синьор Ферреро начнет розыск? Каким образом узнает мальчика? Паоло упомянул о родимом пятне. Каком пятне? А если он его обнаружит? Боже, если все-таки вернет себе сына? Плоть от плоти моего благодетеля, этот мальчик займет мое место в его сердце. И что еще он отберет у меня? Мою работу? Мое будущее?

В долю секунды настроение изменилось — от сострадания к наставнику к беспокойству за себя. На поверхности воды в резервуаре мелькнуло отражение моего лица: испуганные глаза, мрачно сжатые, искаженные рябью губы. Отвратительно! Я покосился на старшего повара. Он так и не двинулся с места, и мое сердце вновь открылось ему. Страдания этого человека тронули меня, и я ощутил потребность помолиться. Возвел глаза к потолку, поскольку так поступали другие, и подумал: «Пусть он найдет своего сына».

Выходя во двор за новой порцией воды, я вспомнил реплику синьора Ферреро, которая еще сильнее укрепила меня во мнении, что он человек таинственный. «На карту поставлено слишком многое. Ты этого не знаешь», — сказал мой благодетель.

А вот я хотел знать. Обо всем на свете. Истинное дитя Венеции, я был вскормлен ее таинственной красотой и отраженным от воды, изменчивым, словно волшебное зеркало, светом. Венеция покорила меня плавными изгибами улиц, текучей гладью каналов и таинственными соблазнами. Венеция рождала желание познать сокровенное, манила глубиной своего очарования, притягивала мрачными загадками.

Визит Паоло подогрел любопытство, вспыхнувшее после убийства дожем крестьянина и усилившееся на балконе дома Ферреро, где я шпионил за своим благодетелем. Моя венецианская тяга все знать разожгла костер, впоследствии пожравший нас всех.

Глава VIII Книга Амато

Через много лет та же жажда все узнать заставила меня искать встречи с учителем Ферреро, старшим поваром Менье. Все то время, пока я работал во дворце, мой наставник оставался вещью в себе и никогда не рассказывал о своей жизни. Лишь время от времени бросал чье-то имя или упоминал о каком-нибудь случае. Я был уже взрослым человеком, когда получил возможность убедить старшего повара Менье предоставить мне факты, способные стать связующими звеньями.

Я несколько раз встречался с ним, когда он посещал моего благодетеля на кухне дожа. Менье был бонвиваном и любителем хорошей еды; он наезжал из Франции в Италию учиться кулинарному делу, а затем решил остаться в этой Bel Paese. [12]Старший повар Менье был мужчиной невысокого роста, крепким и добродушным. Постоянно улыбающийся и экспансивный, попадая к нам на кухню, он принимался обнимать моего наставника, чувствовал себя как дома, пробовал с кончика пальца соусы, давал советы и не скупился на щедрую похвалу.

— Magnifique! [13]Только надо добавить чуть больше сливок. Согласен?