Книга о бесценной субстанции

После окончания официальной части мы по раздельности ходили по залу, общаясь с гостями. Официанты разносили маленькие бутерброды с икрой и закуски из краба и лосося. Книги мужа били все рекорды продаж, так что мы могли позволить себе устрицы и шампанское.

С улыбкой на лице Эйбел стоял в противоположном конце комнаты в окружении поклонников и наслаждался всеобщим вниманием. Он беседовал с красивой молодой женщиной в черном платье, положив руку ей на плечо. Новая жизнь – новые привычки. Прежний Эйбел сознательно выбирал моногамные отношения. Теперь же, пройдя через столько страданий, он словно наверстывал упущенное, не упуская ни единого шанса, дарованного судьбой. Перспектива провести ночь со мной уже не казалась ему такой заманчивой. Мы все больше отдалялись друг от друга.

Муж всегда превосходил меня в интеллектуальном плане. Поэтому относился к торговле старыми книгами – благодаря которой мы годами держались на плаву – с крайним презрением. Можно подумать, я была в восторге от этого занятия! Но, черт возьми, выбирать не приходилось. Попытки оправдаться ни к чему не привели: он так и не простил мне столь низкого падения.

Хотя моим главным грехом считался недостаточно развитый ум. Эйбелу стало со мной попросту не интересно. А еще ему совершенно не нравилось жить в захолустье. «Что ты со мной сделала? Как ты могла это допустить?» – слышала я не раз. Он ненавидел наш скромный дом и был счастлив распрощаться с Аве.

Старый добрый Аве, который три года заботился об Эйбеле, как о собственном ребенке – кормил с ложечки, купал, – сразу невзлюбил бывшего подопечного, увидев его истинное лицо. И даже отказался от ста пятидесяти тысяч, которые я вручила ему в благодарность за годы службы, – попросил отправить их дочерям. Аве сделал для меня больше, чем кто-либо в этой жизни. Эйбела разозлила такая щедрость. Я сказала, что имею право распоряжаться своими деньгами по собственному усмотрению. И вообще ему повезло – не все жены делятся заработком с мужьями. Больше подобных споров у нас не возникало.

Вскоре Эйбел и сам начал зарабатывать, причем гораздо больше меня: гонорары за книги и публичные лекции, авторские отчисления, плата за консультирование. Мы продали дом и купили квартиру на Манхэттене. А когда доходы выросли еще больше – пляжный домик на Лонг-Айленде, о каком я всегда мечтала. Муж получил наконец известность и признание. Долгие годы он зависел от моей помощи и заботы. Однако теперь я стала ему не нужна.

Всякий раз, когда он в открытую флиртовал с другими женщинами, высмеивал мои идеи, не ночевал дома, мне ужасно хотелось все ему рассказать.

Но это ничего не изменило бы. Мы любили друг друга. И потом – разве наша жизнь не была идеальной? Мы отлично проводили время – совсем как раньше. Часами говорили о книгах, искусстве, делились мыслями. Съездили на три недели в Японию, исполнив свою давнюю мечту. Гуляли по блошиным рынкам, ходили в рестораны, встречались с друзьями, занимались любовью и планировали разбить сад в большом доме на Лонг-Айленде. Эйбел приобрел в питомнике саженцы экзотических деревьев. Мы оба начали рисовать – он снова, а я впервые. Эйбел подбадривал меня и даже повесил один из моих неумелых этюдов в рамку над рабочим столом.

Как только в нашу жизнь вернулся секс, я рассказала мужу о «бесценной субстанции», не углубляясь в магические дебри. После нескольких безуспешных попыток мы бросили это занятие, чтобы не превращать удовольствие в рутину. Эйбел не выказал особого интереса, так что мою «дамбу» больше никогда не прорывало. Ни с ним, ни с кем-либо еще.

У нас теперь был открытый брак, и мне не возбранялось встречаться с другими мужчинами, – но никто из них не мог сравниться с Эйбелом.

Или с Лукасом.

Во время сеанса семейной терапии я пыталась объяснить мужу, что вернуть его было моим главным желанием, что долгие годы мечтала его вылечить, что пожертвовала всем ради заветной цели. И не сомневалась, что он сделал бы то же самое для меня. Его лицо помрачнело, и мы с психологом обменялись понимающими взглядами. Нам всем стало очевидно: новый Эйбел не сделал бы ничего подобного. Определив больную жену в специализированную клинику – конечно же, бесплатную, – он закрыл бы эту главу своей жизни.

* * *

На вечеринке в парижской галерее я разговаривала с одним из боссов издательства, как вдруг увидела Лео. Он был по-прежнему хорош собой и обаятелен. Но теперь его улыбка потускнела, в ней появилась горечь. Я сразу поняла: он знает о Лукасе. Каким-то образом Синглтон догадался.

Я знала, что он никогда меня не выдаст, – он и не выдал.

Ловко маневрируя в толпе, Лео пробрался ко мне и нежно поцеловал в щеку.

– Лили! Сколько лет, сколько зим…

– Это точно. Как поживаешь?

Пару минут мы болтали, как ни в чем не бывало. Он прочел мой новый роман. Я поинтересовалась его успехами в книготорговле. Синглтон рассказал, что встретил как-то Хейбера, и тот ужасно возмущался, что книга оказалась пустышкой. Он проделал все шаги, которые смог, – интересно, сколько именно? – но чуда не случилось.

В конце беседы Лео наклонился и шепнул мне на ухо: