Книга о Человеке

Это было за десять лет до того, как Хидэко (ее девичья фамилия Хамаи), прихватив дешевое издание моего первого романа «Буржуа», вместе с Фуми пришла ко мне в гости. От своей подруги она узнала о том, что из себя представляет учение Тэнри и что я выступаю его бескомпромиссным критиком. По ее мнению, сказала она, я выбрал местом действия романа «Буржуа» туберкулезный санаторий потому, что туберкулез — страшная сила, перед которой бессильна медицина, — подобен страшной силе под названием «учение Тэнри». Хотя все попытки излечиться бесполезны, необходимо продолжать борьбу и подвергать учение Тэнри серьезной критике.

Я постарался убедить ее, что в моей книге нет и намека на учение Тэнри. В действительности в швейцарском городке Ко нет туберкулезного санатория, более того, в гостиницах висят объявления, запрещающие останавливаться в них больным туберкулезом. Когда я писал эту книгу, то намеренно сделал местом действия Ко, так что швейцарцы небось до сих пор на меня в обиде.

Выслушав мое шутливое объяснение, она неожиданно сказала:

— Мне кажется, в этом-то и выразилось ваше критическое отношение к учению Тэнри.

Я не знал, что на это возразить, но в этот момент Фуми Суда, вероятно не стерпев, вмешалась в разговор и пустилась рассуждать о стилистическом своеобразии моего романа, о том, что для стиля японских прозаиков вообще характерна некая туманность, невнятность, а вот мой стиль, как у французских писателей, ясный и точный, избегающий всяких прикрас.

— Хоть это и была ваша первая книга, — сказала она, — в ней уже отчетливо проявляется ваш зрелый стиль. Просто чудо эти короткие фразы, нанизанные точно трехстишия хайку!

Хидэко стала с жаром поддерживать подругу, и вот так незаметно за разговорами пролетели три с половиной часа.

Через три месяца подруги пришли с моей книгой «Умереть в Париже». Видимо, за это время Фуми, будучи моей преданной читательницей, успела ввести Хидэко в суть моего творчества, целый час они задавали вопросы по существу, вытягивали из меня мои собственные суждения и ушли удовлетворенные. С тех пор подруги, всегда вдвоем, стали заходить каждые три-четыре месяца. Всякий раз они приносили с собой какую-нибудь из моих книг, и мы обсуждали ее в течение часа. То «Книгу о любви и смерти», то «Возвращение к жизни», в другой раз — «Супружество», потом — «Любовь, мудрость и скорбь», «Человеческую судьбу»…

Эти визиты продолжались регулярно на протяжении нескольких лет. Скончалась моя жена. Как-то раз я занялся уборкой в доме, устал и присел отдохнуть, размышляя о том, что мне уже как-никак восемьдесят пять, пора готовиться к смерти. В этот момент и пришли подруги. Они принесли давно не переиздававшуюся «Вероучительницу». Несмотря на усталость, я спустился в гостиную, и эта книга сразу бросилась мне в глаза. Я вдруг почувствовал, что должен как можно скорее написать о Жаке…

Хидэко с ходу заговорила о своем впечатлении от книги. По ее мнению, это была не столько биография основательницы вероучения, сколько великолепно написанная история жизни замечательной японской женщины Мики Накаяма. Особенно мне удалось, по ее словам, передать неизбывную печаль, вообще присущую женщине. Приведя несколько примеров, она с жаром заявила, что такого замечательного произведения, несравненного по стройности композиции, по силе словесного выражения, нет даже во французской литературе.

Я с трудом дождался, пока она закончит, и спросил у Фуми, читала ли она эту книгу. Она ответила, что не читала, поскольку ее не интересует основательница учения Тэнри, но ей любопытно, почему я, будучи критиком Тэнри, взялся за написание этой биографии. Долгая история, но раз я еще не написал о Жаке, то решил хотя бы вкратце рассказать ее моим посетительницам.

Позже я подробно изложил все это в «Улыбке бога». Итак, полвека назад, находясь на учебе во Франции, я заболел туберкулезом легких, который в то время считался неизлечимым, и был направлен в высокогорный санаторий. Директор санатория профессор М. свел меня с молодым, но уже довольно известным ученым-естественником, французом. Этот молодой ученый проходил курс лечения совместно с двумя другими французами, так же, как и он, выпускниками университета, и директор санатория распорядился, чтобы они взяли меня в свою компанию. Это спасло мне жизнь. Мы жили в отдельных комнатах, но все четверо, объединенные близостью смерти, по пять часов в день проходили обязательный курс физиотерапии и совершали трехчасовую прогулку, более того, и обедали и ужинали за одним столом. Через полгода мы уже хорошо знали друг друга и настолько сроднились, что нас связывали почти братские чувства. А примерно через год ученый-естественник настоятельно стал советовать мне бросить науку и заняться писательством.