Книга о друзьях (Book of Friends)

Например, когда у него был триппер, он вылезал из кровати, просил меня подойти к раковине, доставал свой член – ужасное зрелище! – и совершенно серьезно спрашивал меня: как я думаю, не стоит ли показаться врачу? Держа член в руке, словно кровяную сосиску, он начинал длинную историю о новой девчонке, с которой он познакомился, и о ее отношениях с приходским пастором. (Католическую церковь он просто ненавидел.)

– Ты только послушай, Генри, она, значит, вдет на исповедь, чтобы исповедаться в том, что первый раз в жизни была с мужиком…

Вот так начинался диалог. Алек изображал сладкоречивого лицемера и ханжу – отца О’Рейли. Пастор:

– Ты говоришь, он коснулся тебя. И где же, дитя мое? Девочка слишком смущена, чтобы сразу ответить. Пастор приходит ей на помощь:

– Он прикоснулся к твоей груди, дочь моя?

– О да, отец.

– Скажи мне, куда еще он клал руку?

– Между ног.

– И долго он ее там держал? Я хочу сказать – десять минут, двадцать пять минут… или час?

– Думаю, ближе к часу, отец.

– А что же ты делала все это время?

– Я очень возбудилась, отец. Боюсь, я совсем потеряла голову.

– Что ты имеешь в виду, девочка?

(Надо заметить, что девочке уже восемнадцать и она больше похожа на хорошую скаковую кобылу.)

– Я имею в виду, отец, что он расстегнул штаны, достал своего дружка и засунул его туда, где была рука.

– Прямо в тебя?

– Да, отец.

– Тебе понравилось? Или было стыдно?

– Мне очень понравилось, отец. Боюсь, как бы не разрешить ему это еще раз… ну, если это не очень большой грех…

– Поговорим об этом позже, – говорит отец О’Рейли. – А сейчас зайди ко мне в кабинет на пару минут.

– Остальное ты, Генри, можешь себе представить. Он запирается с ней в кабинете, просит задрать платье, чтобы потрогать ее киску, а затем, не успевает она и глазом моргнуть, вытаскивает свой боброчёс и пиздит ее во имя Христа. Обычное дело! Впрочем, это не идет ни в какое сравнение с тем, что творилось пару сотен лет назад. Римскими Папами становились воры и убийцы, которые совершали инцест направо и налево. – Алек подходит к книжному шкафу и достает книгу жизнеописания первосвященников. – На, почитай, когда тебе нечем будет заняться. – А потом со странной улыбкой добавляет: – Слушай, что ты делаешь один целыми днями, а? Только не говори, что тухнешь в библиотеке над книжками. Я думаю, ты все еще ищешь работу. Кстати, а сколько у тебя сейчас с собой? Не вернешь доллар, что я тебе одолжил на прошлой неделе?

Я корчу кислую мину и пытаюсь обратить все в шутку. Я выворачиваю карманы, чтобы показать, что не вру.

– Не понимаю, – говорит он. – Вечно на мели. Скажи-ка, брат, как ты живешь? Ты что, просишь милостыню у каждого встречного? А гордости у тебя, надо думать, нет? Об амбициях вообще молчу – я уже понял, что это не вяжется с твоей философией.

Это он так иронизирует, потому что я вечно рассказываю о философах, которых читаю.

– Полагаю, – продолжает он, – твоему князю Кропоткину деньги были не нужны. А этому немецкому философу, который загремел в психушку?

– Ты о Ницше?

– Да, об этом придурке. Он, наверное, вообразил себя новым Иисусом.

Я делаю вид, что удивлен.

– Наоборот. Не забывай, что он написал книгу «Антихристианин».

Повисает пауза, во время которой Алек натирает какой-то мазью свой воспаленный, разбухший член, затем медленно, словно паша, идет обратно в постель. Из постели:

– Да, Генри, пока я не забыл, открой верхний ящик шкафа, там в коробочке есть мелочь. Возьми! Это избавит тебя от необходимости просить потом. И вот еще что, скажи, если бы я не дал тебе сейчас денег, как бы ты добрался домой, а?

Я улыбаюсь:

– Ну, как-то же мне это обычно удается.

– Тебе удается? Ты хочешь сказать – кому-то удается вытащить тебя из дерьма в последний момент.

– Ну да, – говорю я. – А разве это не одно и то же?

– Для тебя, может, и да, но не для меня.

– Чего ты забиваешь себе этим голову?

– Наверное, мне больше нечем заняться. Ладно, Генри, не принимай близко к сердцу. Я такой же бездельник, как и ты, только умнее. Люблю совать свой нос в чужие дела. Кстати, напишешь мне названия тех книг, о которых ты вчера говорил?

– Да зачем? Ты все равно не станешь читать. Такое чтиво тебя не занимает.

– Не надо мне этого говорить. Иногда мне интересно, что же находишь в них ты. Например, этот твой Достоевский. Я на следующий же день помчался читать один из его романов. Но, бог мой, он первые тридцать страниц описывает, как кто-то наклонился, чтобы поднять зубочистку. Для русских он, может, и гений, но это уж, извините, без меня. Знаю, что ты на него молишься. Наверное, это от скуки. В общем, все равно запиши для меня названия. Кто знает, а вдруг я прочту их перед смертью?

Я бегло набросал ему пару названий с именами авторов.

– Где ты только такие откопат? – говорит он. – Хотя бы эта вот о Миларепе – кажется, ты так это произнес? Что она должна дать мне ?

– Почему бы тебе не прочесть и не выяснить самому?

– Потому что мне чертовски лень, – грубо отрезает он. Я уже готов уйти, как вдруг он что-то вспоминает.