Книга о друзьях (Book of Friends)

О нет, ты меня никогда не критикуешь, не поучаешь, но умеешь заставить почувствовать себя червяком. Иногда я думаю – и чего ты вообще возишься с таким, как я. Тебе, конечно, насрать, кем тебя будут считать остальные. Главное, чтобы кто-нибудь регулярно давал тебе мелочь и угощал сигарой. Так и вижу, как ты становишься лучшим другом убийцы, если только он готов позаботиться о тебе. Ты словно считаешь, будто мир тебе чем-то обязан, хочешь, чтобы все было по-твоему. Мысль о том, чтобы самому заработать себе на жизнь, даже не приходит тебе в голову – нет, не из-за лени, а потому, что ты выше других. Есть в тебе что-то порочное: ты не только против общества, ты против человеческой природы. Ты даже не атеист – сама идея Бога кажется тебе абсурдной. Ты не совершил ни одного преступления, но в душе ты преступник. Ты будешь рассуждать о братской любви, хотя срать ты хотел на наш район и всю эту дружбу, если ты вообще понимаешь значение этого слова. Друг – это тот, кто вытащит тебя из дерьма, а если у него на это не хватает силенок, то и черт с ним. Ты стопроцентный эгоист. Только посмотри на себя – сидишь тут и выслушиваешь мои оскорбления с улыбкой на лице. Тебе наплевать на то, о чем я тут распинаюсь. Какой из тебя утопист, ты – солипсист!

– Ладно, Алек, я солипсист. И что дальше? Я ведь не попросил у тебя сегодня ни цента.

– Да, но я-то тебя знаю, еще попросишь. Ты займешь у меня даже пару грязных носков, если понадобится.

– Ну, чистый носовой платок – еще может быть, но грязные носки – никогда.

Вдруг он спрашивает с кислой улыбкой:

– Ты возьмешь у меня один цент, если я тебе предложу? Я с улыбкой ответил, что, разумеется, возьму.

– И как это тебе удается? Ты больше не просишь крупных сумм, стал такой скромный: и двадцать пять центов нам нормально, и пять сойдет.

– Я научился смирению, – дурачился я.

– Ты просто думаешь: лучше что-то, чем ничего, да?

– Можно и так сказать, – согласился я. – Кстати, а ты что, больше не воруешь у матери?

– Я бы воровал, если бы знал, куда она прячет кошелек, – сказал он. – А почему ты спрашиваешь? Ты, что ли, воруешь?

Я кивнул:

– Понемногу. Пять центов, четверть доллара. Но даже полдоллара – никогда.

– И она не замечает?

– Думаю, нет. Или просто не может поверить, что я так низко пат.

– Но она ведь не держит тебя за ангелочка?

– Вряд ли. Скажи, а что именно твоя мама думает о тебе?

– Это очень просто, Генри: все самое худшее.

– Это утешает, – сказал я. – Отсутствие иллюзий облегчает жизнь.

– Иллюзий, – повторил он. – Очень верное слово. Казалось, он очень доволен собой в этот момент.

– Похоже, ты думаешь, будто я живу иллюзиями, – сказал я.

– Н-нет, Генри, – сказал он спокойно. – Я так не говорил. Я говорил, что ты живешь в нереальном мире. И с удобствами. Может быть, именно это меня и раздражает – что тебе там хорошо. Ты не испытываешь угрызений совести, чувства вины, у тебя вообще нет совести, черт бы тебя побрал. Ты ведешь себя как невинный младенец. И этой твоей невинности я тоже не выношу. Если только ты не притворяешься.

– Похоже, ничего дельного я от тебя сегодня не дождусь, – резюмировал я. – Но я и не надеялся. Я пришел дать тебе денег – вернуть долги.

Алек громогласно расхохотался.

– А откуда ты знаешь, сколько ты мне должен? – ехидно спросил он.

– А вот из этого блокнота, куда я все записывал. – Я открыл тетрадку, пролистал ее и провозгласил: – Пятьдесят два доллара семьдесят пять центов – мой долг.

– И ты собираешься отдать его? Сегодня? Сейчас?

– Ну да, почему нет? Или ты предпочел бы отложить это событие?

Он покачал головой:

– Только не говори мне, что тебе досталось наследство.

– Нет, Алек, я нашел на улице бумажник. Я почти наступил на него. Разумеется, я заглянул внутрь, чтобы узнать, кому он принадлежит. Не поверишь, я собирался вернуть его владельцу, но, наткнувшись на визитку, понял, что он живет в хорошем районе, и решил оставить деньги себе. Мне они нужнее, чем ему.

– Врешь? – спросил он с улыбкой.

– Нет, конечно. Зачем? Или ты думаешь, я украл деньги?

– Нет, Ген, ничего я не думаю. Мне просто интересно. Не каждый день, знаешь ли, находишь бумажники на улице.

– Да, особенно с несколькими сотнями баксов, – согласился я.

Это вдруг изменило его отношение. Теперь-то он точно записал меня в ворюги. По его мнению, я должен был немедленно вернуть кошелек владельцу или сдаться полиции.

– Полиции!- вскричал я. – Да ты рехнулся!

Ему пришлось согласиться, что отдавать кошелек полиции – это чересчур. Теперь он хотел знать, на что я потрачу деньги.

– Куплю подарок моей вдовушке, – сказал я, – она будет рада.

– Отдашь что-нибудь на благотворительность?

– Не в этот раз. Может быть, вот найду еще один…

– А мне одолжишь, если я попрошу? – спросил он.

– Почему нет? Конечно. Сколько хочешь.

– Спасибо, Генри, мне не нужно. Я просто проверял.

Мы поболтали еще пару минут, и я ушел. Алек почему-то казался очень довольным собой. Когда я уходил, он сказал:

– Не обязательно записывать долг в тетрадку. Я тебе доверяю.