Книга о друзьях (Book of Friends)

Однако время, проведенное в лечебнице, не прошло даром для Джоуи: чокнутым он, конечно, не стал, но был очень эксцентричен. И мил. Говоря о любых его недостатках, все неизменно прибавляли – но как же он мил. Подозреваю, что именно в психушке Альф прочел все те хорошие книги, о которых позже любил поговорить. Естественно, к тому времени, когда я с ним сблизился, он уже имел прекрасное представление о литературе – немецкой, французской и английской. Среди его любимцев первое место принадлежало Гете – Фред мог цитировать его с любого места. Также он хорошо знал творчество многих известных французских писателей – и прозаиков, и поэтов. Он начал с Вийона, затем прочел декадентов девятнадцатого века и символистов – ВильедеЛиль Адана, Малларме, Бодлера, Рембо, всех известных романистов и эссеистов. Сэмюель Патнэм, филолог и переводчик, всегда почитался Перле как филолог от Бога. Что касается немецких поэтов, то мой друг был «на короткой ноге» с Шиллером, Гейне, Гельдерлином и другими. Разумеется, те, кто знал Джоуи, не придавали особого значения этим его познаниям и даже могли в них не верить, поскольку Джоуи в их глазах был лишь клоуном, всегда веселым и ярким, заставляющим смеяться до колик. Он мог почти со слезами на глазах цитировать Гельдерлина, а в следующую секунду уже реветь по-ослиному.

На его лице всегда светилась ироничная усмешка или благожелательная улыбка. (Недавно он прислал мне свое фото – такой же цветущий, не постарел ни надень.) Я видел его злым лишь однажды. Это было в Клиши, где мы вместе снимали маленькую квартирку. Он брился, а я, наблюдая за этой процедурой, дразнил его за какие-то мелкие проступки и грешки. Все больше входя во вкус, я вдруг увидел, как лицо приятеля потемнело. Видимо, в какой-то момент я задел его за живое, ибо, уронив бритву в раковину, он двинулся на меня. Я получил хороший удар в челюсть и рухнул прямо в ванну (пустую), приложившись еще и головой. Выбравшись оттуда, я принялся извиняться. Альф тоже извинился, вскоре восстановилось прежнее равновесие, и инцидент не имел повторений.

Да, теперь, воскрешая в памяти прожитые вместе годы, я постоянно вижу на его лице широкую улыбку. Можно назвать ее «венской улыбкой», как часто говорят о «японской улыбке». Как я уже говорил, Джоуи был, конечно, негодяем, прямо-таки подлецом или, как мы выражаемся здесь, в Америке, «настоящим сукиным сыном». (Но не забудем – очень милым, несмотря ни на что.) Где-то я (или он сам?) рассказывал, как мы ограбили нашего друга Микаэля Фрэнкеля на незначительную сумму. Эта блестящая операция была плодом совместных усилий. Пока я занимай Фрэнке-ля сердечным разговором, Джоуи выуживал кошелек из внутреннего кармана его пиджака. Тот всегда снимал пиджак и вешал его на спинку стула, когда ему было жарко. В довершение всего мы повели незадачливого приятеля ужинать, чем повергли его в изумление, ведь он знал, что мы вечно на мели.

Когда я познакомился с Анаис Нин, Джоуи, естественно, поспешил влюбиться в нее по уши. Он закидывал ее красивыми письмами, в которых расписывал свою страсть: они были настоящими произведениями искусства – уж это он умел. Поначалу Анаис отнеслась к его домогательствам благосклонно, хотя и не принимала их всерьез. Но время шло, и голова у Фреда кружилась все сильнее. Никто из бесчисленного множества знакомых ему женщин не мог сравниться с Анаис: она словно пришла из другого, воздушного, бесплотного мира. Он решил написать о ней книгу – кажется, на французском. (Писать по-английски он начал, когда уехал на постоянное жительство в Англию.) К несчастью, Анаис не оценила представленную ей к прочтению рукопись. Почему? Альф был слишком откровенен, упоминал имена и обстоятельства, а это оскорбляло ее чувство приличия. По крайней мере так звучала официальная версия. Я, кстати, склонен верить, что ее действительно задела правдивость новоявленного романиста. Анаис, как известно всем, кто читал ее «Дневники», умела мастерски лукавить – назовем ее «выдумщицей». Думаю, что со мной она была более откровенна и честна, чем с остальными своими друзьями и знакомыми. Но, зная ее достаточно хорошо, не могу не отметить, что и мне она, наверное, навесила немало лапши на уши.

В любом случае Фред неожиданно «попал в немилость». Я использую такое выражение, потому что оно подходит Анаис – с ней ты либо в фаворе, либо нет. Она, словно какая-нибудь графиня, наделяла своим расположением и лишала его по собственному капризу. Иногда потерять ее благосклонность можно было из-за сущего пустяка, а восстановиться в ее глазах было так же сложно, как покорить гору Фудзи.