Как и положено каждому исследователю, прежде чем перейти к непосредственному экспериментированию, я начал с изучения научной и прикладной медико-психологической литературы по этой теме. Первым вопросом, не имевшим достаточно ясного ответа, оказался вопрос происхождения патологических страхов и фобий: одну версию давал психоанализ (Freud, 1898, 1900, 1901, 1933), объяснявший причины страхов детскими травмами, другую – бихевиористы (Watson, Skinner, 1930; Skinner, 1938), считавшие подобное психологическое и поведенческое расстройство результатом нездоровой обусловленности и научения. Хотя эти точки зрения антагонистичны, они обе основаны на детерминистическом подходе: и для Фрейда, и для Скиннера субъект фобии является жертвой процессов и событий, за которые он абсолютно не несет никакой ответственности, и потому для него невозможно избежать расстройства, от которого он будет страдать, занимая пассивную позицию. Наряду с этими двумя психологическими подходами психиатрия была склонна связывать возникновение патологического страха с биологическими и органическими дисфункциями, беспомощной жертвой которых человек мог стать. Однако в 1980-е годы начала распространяться когнитивная теория, которая рассматривала фобии как результат нарушения когнитивных процессов; на практике считалось, что субъект сам создает свои патологические страхи на основе ошибочных мыслей и убеждений (Guidano, Reda, 1981; Ellis, 1981). Уже на начальном этапе изучения литературы обнаружилось, что проблема состоит в том, что, как бы ни отличались друг от друга точки зрения, практическое применение было довольно схожим и в любом случае совершенно удручающим. Лечение фобий в рамках психоанализа не давало нужного эффекта, если вообще не меняло ситуацию в худшую сторону (Eysenck, 1952, 1975); бихевиористский подход показал свою эффективность только при монофобиях (Wolpe, 1973, 1981), в то время как оказался малоэффективен в отношении генерализованного страха и сложных фобий. Лекарства от паники, впервые появившиеся в продаже в 80-х годах, были способны подавлять тревогу, но не оказывали ни малейшего влияния на восприятие фобии, поэтому, как отмечает Дамасио (1996), человек словно был «загипсован», но его продолжали преследовать фобии. Новая когнитивная терапия позволила пациентам понять их проблемы, но реальное облегчение она приносила лишь в нетяжелых случаях, при отсутствии инвалидизирующей симптоматики.
Единственными источниками, сообщавшими об эффективной терапии фобии у пациентов, были отчеты о работе Милтона Эриксона (Haley, 1985) и группы Пало-Альто (Watzlawick et al., 1974). Однако ограничением их работы было то, что она не представляла собой методы, а являлась уникальными терапевтическими вмешательствами, определяемые творческим подходом терапевта.
В начале 80-х годов ведущими психологами-учеными были предложены инновационные методологические взгляды: Аарон Бек инициирует и активно ведет клинические исследования в направлении разработки специфических протоколов лечения различных психопатологий с целью повышения эффективности психотерапии; Исаак Маркс (1978) демонстрирует путем экспериментальных исследований, что в случае агорафобии психотерапия более эффективна, чем психиатрическая помощь; Майкл Махони (1991) предлагает конструктивистский теоретико-прикладной подход, ставящий субъекта в центр процессов изменения и презентующего его не как беспомощную жертву, а творца своей судьбы. В том же духе Пол Вацлавик, действуя в еще более радикальной манере, предлагает в тот же период манифест радикального конструктивизма[2], объединяя вклад ведущих экспертов в своей работе «Изобретенная реальность». Психопатология, как и любая индивидуальная реальность, считается конструктом, созданным в результате взаимодействия субъекта с самим собой, другими и миром (Nardone, Watzlawick, 1990).
В силу этого важного развития теории и практики моя исследовательская работа в отношении фобий направляется на то, чтобы изучить эмпирически и с помощью полевых исследований, как человек становится сначала «творцом», а затем и жертвой собственных фобий. Метод исследования был взят из исследования действием Курта Левина (1951), которое можно резюмировать следующим образом: «чтобы узнать как функционирует система, нужно попробовать изменить само ее функционирование». Это метод полевых экспериментов с наблюдаемым явлением, в отличие от экспериментов в искусственной контролируемой реальности лаборатории.
Таким образом, мы говорим об экспериментировании в клинических условиях с реальными пациентами и с тем, что могло бы оказать влияние на их патологическую реальность, отслеживая эффективность и воспроизводимость используемых методов; это позволяло понять решенную проблему посредством преимуществ стратегии, использованной для ее решения.