Книга о художниках

Из всего, что он награвировал, наиболее замечательным был портрет императора Максимилиана, который он выгравировал в то время, когда император приезжал в Лейден и там принимал присягу в верности. Это был самый большой и великолепный из всех портретов, когда-либо им гравированных; он отличался изумительной энергией и красотой исполнения.

Лука был человек необыкновенный, и я не знаю, в чем он заслуживает большей похвалы — в живописи, в гравировании или в живописи по стеклу. Гравировать на меди он, вероятно, начал учиться у какого-то мастера, вытравлявшего на панцирях рисунки крепкой водкой, а потом продолжал свое обучение у золотых дел мастера. Впоследствии он также вытравил несколько прекрасных вещей крепкой водкой и вырезал много разных гравюр на дереве, замечательных по их исполнению. Попадаются в разных местах и витражи его работы, представляющие собой такие произведения, которые достойны быть сохраненными для потомства. Между прочим, у Голциуса, который высоко ценит его произведения, есть маленькая картинка на стекле, изображающая танец женщин, идущих навстречу Давиду. Написана она удивительно красиво и столь же хорошо выгравирована на меди Яном Санредамом[114].

Когда Луке было около тридцати трех лет, он надумал навестить живописцев Зеландии, Фландрии и Брабанта и отправился в путь как богатый человек, я даже думаю, что он поехал на собственном судне, нарочно для того приспособленном и снабженном всем в изобилии.

Приехав в Мидделбург, он с наслаждением любовался работами трудолюбивого и искусного Яна Мабюзе, который жил в то время там и писал много разных картин. Здесь Лука Лейденский задал в честь Мабюзе и других художников пир, стоивший шестьдесят гульденов. Точно так же он поступал и в других городах, а именно в Генте, Мехелене и Антверпене, где каждый раз тратил на угощение художников по шестидесяти гульденов. Его всюду сопровождал вышеназванный Ян Мабюзе, величаво и важно разгуливавший в золотой парчовой одежде, между тем как Лука носил кафтан из желтого шелкового камлота, который на солнце блестел, как золото. Но иные думают, что Лука, поскольку Мабюзе превосходил его пышностью одежды, в среде художников был менее уважаем и ценим. Но что совершенно противоречит природе искусства и нравам художников, это слух, будто Лука с тех пор часто сожалел о своем путешествии и постоянно думал, что какой-нибудь завистник дал ему отраву, так как с того самого времени он никогда не был совершенно здоров. Справедливо ли он дозволил этому пагубному подозрению овладеть своей мыслью или нет, но дело в том, что в течение последних шести лет перед смертью он часто бывал вынужден лежать в постели. Какая бы ни была у него болезнь — чахотка или сухотка, — но во всяком случае его постоянно терзало упомянутое подозрение.

Когда он уже совсем не вставал с постели, он и тогда не позволял себе бездельничать, а большею частью гравировал или писал красками, велев для того приспособить свои орудия искусства. Настолько еще велика была его страсть к искусству, и чем далее, тем становилась сильнее, как это часто наблюдается у великих мастеров, ибо вследствие большого опыта в их благородной деятельности любовь к искусству день ото дня разгорается в них все сильнее и сильнее.

Когда наконец силы и здоровье постепенно его совсем покинули и никакое лекарство уже не приносило ему облегчения, он, за два дня до смерти, почувствовав приближение своего последнего часа, пожелал еще раз подышать чистым воздухом и поглядеть на небо, творение Господа, и потому велел служанке вынести себя в последний раз на воздух. Через два дня после того он умер, едва достигнув тридцатидевятилетнего возраста; это случилось в 1533 году. Он еще дожил до того дня, который хорошо сохранился в памяти стариков и известен под названием «День жаркого лейденского крестного хода» по той причине, что в этой процессии многие люди падали и умирали от солнечного удара. Последнее, что гравировал Лука, была небольшая картинка, изображавшая Палладу; говорят, что она, вполне оконченная, лежала перед ним на кровати, как будто для того, чтобы показать, что он до конца любил и занимался своим благородным и просвещающим ум искусством. У него была единственная дочь, которая за девять дней до его смерти родила сына. Когда после крещения ребенка принесли домой, он спросил, как назвали его внука; но, получивши ответ, что и после него останется еще Лука Лейденский, он воспринял этот ответ в дурном смысле и подумал, что желают его смерти. Этот сын его дочери, Лука Дамессен, умер в 1604 году в Утрехте, дожив до семидесяти одного года. Он был довольно хорошим живописцем, как и его еще живой брат Ян де Хоэй, живописец короля Франции. Лампсониус сочинил в честь Луки Лейденского латинские стихи, которые я считаю мало справедливыми по отношению к его заслугам; содержание их следующее: