В высокие, тончайшего хрусталя, бокалы вы разливаете охлажденное во льду шампанское. Чтобы шипучий нектар не извергался на скатерть, наклоните бокал как можно больше. Важнейший акссесуар – тост. Он должен быть достаточно продолжительным, но, конечно, короче новогоднего поздравления советского или постсоветского президента.
Тост должен быть к тому же возвышенным, а не «ну, что, мужики, вздрогнули?»
Пить лучше не спеша. В бокале, если дело происходит в интимной обстановке тет-а-тет, может плавать декоративная виноградинка или кусочки горького шоколада: закон Архимеда будет поднимать их наверх, а закон всемирного тяготения – опускать на дно, и так – долго-долго, пока не иссякнет признание в любви, поцелуй или тост, потом этим «ландышем в проруби» можно и закусить.
В далекой Калифорнии, в жаркой душной долине реки Кармел можно не спеша, под маринованный лучок или шоколадку отведать изумительное миндальное шампанское, и главным акссесуаром в этом процессе будут картины импрессионистов.
На торжестве и празднестве… – на тонкий лепесток настоящего ситного, слегка тягучего и плотного, серебряным ножом намазывается вологодское масло, выработанное из кипяченых сливок, поверх – лучше серебряной ложкой, чем серебряным ножом, – накладывается свежая черная, предпочтительно зернистая, или красная икра, и чтоб никаких просветов масла, но и не толще, чем хлеб! А вот теперь отожмите лимон на икру, но не сильно, а эдак попикантней, посубтильней: пусть лимон чувствуется, но не более того. Держите это произведение в левой руке неподалеку ото рта, а шампанское – в правой. И когда последний глоток вина со вздохом проникнет в вас всей своей божественной сутью, пусть зубы ваши вопьются в изысканную нежность икры… Конечно, можно и устрицу всхлебнуть из раскрытой и облитой лимоном же раковины, можно и ложечку салата из омаров или лангустов, можно и семушку или белорыбицу, балычок, разумеется, а не тешу… категорически запрещена мануфактура рукава в кафе «Парадное».
Употребляют шампанское и в коктейлях, например, известном шампань-коблере или наших национальных коктейлях «Белый медведь» (спирт или водка с шампанским на фифти-фифти) и «Бурый медведь» (коньяк с шампанским в той же пропорции). Старик, если есть хоть малейшая возможность не делать этого, не делай: в тротиловом эквиваленте ведро «БМ» равно одной Хиросиме.
Болеро хереса
Андалусия.
Распаленные до соляной корки под распростертыми и беспощадно ясными небесами земли. Огромное устье глубоководного Гвадалквивира. Где-то вдали, по реке, – сладостная истома Севильи, коварный дон Жуан, неистощимый Фигаро, Эскамильо, поджидающий у корриды безумную в любви Кармен, нежнейшие девушки Севильского университета и нахальнейшие мальчишки и воришки, напоенный романтикой запретной роковой любви Алькасар. Мавританская вязь тончайших ароматов и волшебств.
Кадис.
Отсюда Колумб, опережая гагаринское «поехали!», отправился в далекую Индию, названную потом Америкой. Стоя у старинной беседки на набережной, еще видишь неровный шрам от каравелл великого скитальца на мерной глади атлантической волны. В храмах – неистовые страсти и страдания Христа, Эль Греко и Мурильо. Белые стены, красные цветы, черные потолочные балки. Контрастный и яростный мир красок. Выжженые солнцем низенькие белые города. Жара и жажда. Зной. Марево, морока. И асмодеи пляшут в небесах.
Херес-де-ла-Фронтера.
Фронтовой город – между безумием и счастьем, между жизнью и бессмертием, родина самого сильного вина на свете.
Херес – вино мужчины, а также вино того, кто хотел бы стать мужчиной, а также того, кто им становится. Я познакомился с ним в десятом классе. Зеленый проигрыватель «Волна»: «Траурный марш» из «Гибели богов», «Прощание с лебедем» и «Полет Валькирий» Вагнера, «Похоронный марш» из второй соль-минорной сонаты Шопена, «Пляска смерти», «Каприччио и рондо-каприччиозо» Сен-Санса, «Караван» Дюка Эллингтона и в этом же ряду «Грезы любви» Листа. Горечь и сладость предстоящей и еще далекой любви и смерти. Я часами сидел и слушал эти страсти, тянул из маленькой рюмки по капле яд хереса, писал нелепые стихи и мечтал о любви. Это кончилось вскрытием вен, к счастью, не до конца.
Бутылка массандровского хереса за эти тридцать пять лет не изменила своего внешнего вида и внутреннего содержания. Все тот же бежево-голубой завиток, все та же миндальная, синильная горечь, все тот же острый и глубокий аромат, подобный мавританскому кинжалу.
Херес – вино одинокого творчества. Вино мира, зашторенного от суеты. Вино прорывов, озарений, отчаянного поиска слова, звука, цвета, мысли, себя. Херес – вино отчаяния и бесконечного вопрошания и взывания к небесам с мольбой. Херес порождает фантастические видения святого Иеронима и опаленные яростным солнцем страшные чудеса Босха.