Тут сердце надо иметь лошадиное и дыхалку водолаза. И еще обладать спортивной гордостью и злостью. Если чего-то из этого нет, вас непременно вынесут с полка санитары неотложки. Это уж точно и проверено.
Игра в парную водку — самая суровая и скупая мужская игра. Главное в ней — не получаешь никакого удовольствия; что может быть противней теплой, даже почти горячей водки, когда во рту и так все пересохло, и шкура на спине вот-вот лопнет по шву хребта?
И здоровье на парной водке наверняка гробишь.
Именно поэтому мы так часто и играли в парную водку. «Жить коротко, но пламенно и интересно, как метеор на небе», — учили нас еще в школе и заставляли читать про Павку Корчагина, который действительно недолго протянул и даже узкоколейку-дрововозку не достроил, умер в глубоком параличе, о чем и написал в своем замечательном романе. И все мы были слегка Павками Корчагиными, хотя я эту книжку так и не прочитал.
Если же ты сдюжил, то дальше все проще — каким-то образом спускаешься вниз, эдаким привидением доходишь до душа, включаешь на полную мощность холодную воду и стоишь под этой струей, пока не начнешь стекленеть.
Когда первая изморозь охватит душу и по телу пойдут ледяные узоры, холодную убирай. Горячую включай, двумя руками, чтоб быстрее шло. Дошел до кипятка — обратный ход. И так несколько раз. Это называется «шотландский душ», и это — единственное средство спасения после «парной водки».
Есть такие ситуации, когда пить приходится на скорость — не до кайфа. Например. Олимпиада в Москве или Юношеские игры. Нашего брата разогнали и рассадили, ментов нагнали тучами. Они в каждое заведение наведываются с точностью ядерного полураспада, например, каждые двадцать секунд.
За эти двадцать секунд надо: отвинтить пробку, разлить по трем стаканам, выпить, прочувствовать.
А когда менты (они парами-тройками ходят, чтоб поглазастей быть) вновь появляются, можно спокойно так запить пережитое бесцветным компотиком и с ленцой поковырять вилкой в затухающей жизни люля-кебаба из вчерашнего лангета.
А то вот еще был повод для скорострелки — похороны очередного генсека. Ну не было такой скамейки или подворотни, где бы не шнырял бдительный мент.
И тогда мы обнаглели. Вокруг Карла Маркса патрулирует мент. Он обходит памятник примерно за 7–10 секунд. Мы с приятелем встали к Марксу спина к спине, как привыкли делать еще во время уличных драк. Вот мент проходит мимо нас, заворачивает за левое плечо величайшего мыслителя, а мы — бульк, стаканом махнешь Якову Михайловичу, что стоит третьим, и одним махом, стакан потом в карман, а тут мент из-за правого плеча автора «Капитала» выворачивает, а я уже затяжку сделал и небрежно так дым из пасти пускаю. Мент мимо нас с подозрением проходит, за левое плечо заворачивает, а мы — шасть, и приятель мой повторяет приветствие Свердлову. Только стакан успел брякнуть в кармане о мелочь, мент выруливает с правого плеча.
— Не уберегли генсека, — громко, чтоб власть знала, почему это мы так долго стоим в тени Призрака Коммунизма, говорит приятель.
— Всех не убережешь, — в тон ему поддакиваю я.
Мент делает три-четыре круга вокруг нас, мы уже пришли в себя и готовы добрать первую бутылку.
У стойкого бойца вестибулярный аппарат работает на автопилоте, между циррозом и язвой появляется доброкачественная опухоль, что называется по-научному жирокомпас, и с этой штукой, то есть будучи уже закоренелым бойцом, можно идти в детский парк имени Павлика Матросова или еще в какие дебри культуры и отдыха.
На качелях у меня в детстве все мои маломощные внутренности то подступали к горлу, то опускались ниже тазобедренного сустава и копчика, так что я сходил с этих качелей на карачках и осунувшись.
А вот теперь: одной рукой держишься за поручень, второй ловишь полный стакан из руки судьи, стоящего на твердой земле и следящего, чтобы амплитуда была максимальной, на взлете выпиваешь это, и на излете оно плавно так проходит в тебя. Теперь очередь того, кто на противоположной стороне доски или лодочки. Вот и он взмыл, на миг замер в полете, чтоб влить в себя до конца, и уже летит стремглав вниз, что позволяет продлить время протекания жидкости из глотки в организм. А я уже подлетаю кверху, хрустя соленым огурцом.
На каруселях эта игра проходит более монотонно, но зато — никто не мается на земле в позе судьи, а, главное, — в детстве-то я всего пару раз, может, и катался на карусельной лошади, а теперь вот — хоть каждый вечер!
Это была юношеская игра. Последний раз мы в нее играли на мои сорок лет. Взяли после ресторана еще одну бутылку фальшивого коньяка, залезли на купол павильона «Космос» (бывшее «Машиностроение», бывшая «Российская Федерация»). Там, естественно, выпили, покурили и спели: про монтажников-высотников (дежурное блюдо), про сиреневый туман (любимое) и про айсберг в океане (дань моде). За жизнь маленько поговорили.