Книга о Ласаро де Тормес

И как только генералу вздумалось, мы покинули пещеру, загодя предупредив его превосходительство о недобрых замыслах, направленных против меня со стороны тех, кто находился снаружи, с тем чтобы он обеспечил мою безопасность. Генерал, хорошо покушав и будучи в добром расположении духа, — а это, как говорят, лучшее время для общения с сеньорами, — приказал возвестить, что тот, кто словом или делом пойдет против тунца-иноземца, будет за то умерщвлен; что и он, и его сторонники будут объявлены изменниками, а их имущество — конфисковано и отправлено в королевскую казну, ибо если вышеупомянутый тунец и причинил им урон, то лишь по той причине, что убиенные им были бунтовщиками, нарушившими приказ своего командира, коего ненавидели и чуть не довели до смерти. И посему все сочли за лучшее предоставить мертвым хоронить своих мертвецов, а живым — жить в мире.

Сделав это, генерал велел созвать всех капитанов, всех полевых командиров и других подданных его величества короля, причастных к армейской службе, и приказал тем, кто еще не побывал в пещере, войти в нее и поделить между собой добычу, которая там будет найдена, что они немедля и сделали. И было их столько, что каждому досталось разве что «на зубок». И когда они вышли, чтобы и другие могли поучаствовать в дележе, было объявлено, что грабить дозволяется всем солдатам, к которым присоединились прочие тунцы, хотя в пещере ничего не было, разве что капля-другая крови Ласаро да его одежда.

И тут мне припомнилось всё, что было известно о жестокости этих тварей[117], и я подумал, сколь благословенно положение человека, так сильно от них отличного. Ибо, если и предположить, что в каких-то землях кто-то и стремится присвоить нечто, принадлежащее его ближнему, — что, впрочем, сомнительно, особенно в наши дни, когда человек ставит себя так высоко, как никогда прежде, — он, по крайней мере, не столь бесчувствен, чтобы этого ближнего пожирать. А посему те, кто жалуется, что у них на родине творится насилие и беззаконие, — отправляйтесь, отправляйтесь в море и поглядите, чего там стоит ломоть хлеба и как там медом намазано!

ГЛАВА ПЯТАЯ, В КОТОРОЙ ЛАСАРО РАССКАЗЫВАЕТ О ТОМ, КАКОЕ ЖАЛКОЕ ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ ОН ПОЛУЧИЛ ОТ ГЕНЕРАЛА-ТУНЦА ЗА СВОЮ СЛУЖБУ, И О СВОЕЙ ДРУЖБЕ С КАПИТАНОМ ЛИЦИЕМ

Итак, возвращаясь к тому, о чем я говорил, генерал-тунец самолично на следующий день принял меня в своих покоях и сказал:

— Могучий и доблестный тунец-чужестранец, я вспомнил о том, что твоя столь усердно исполняемая служба и добрые советы должны быть вознаграждены: ведь если слуги, подобные тебе, не получали бы вознаграждений, во всём войске не нашлось бы никого, кто захотел бы подвергать себя опасности; так что, мне кажется, плата за твою службу — это знак моей благодарности, и тебе будут прощены все те смертоубийства, которые ты, отважно сражаясь, учинил среди своих же у входа в пещеру. И на память о твоей службе, спасшей меня от гибели, прими от меня в вечное владение эту шпагу, которой ты нанес нашим столь великий урон, раз ты так хорошо с ней обращаешься; хотя должен тебя предупредить, что ежели ты совершишь с ее помощью какое-либо насилие против подданных короля нашего тунца, то будешь предан смерти. Засим я считаю, ты получил неплохую плату и отныне можешь возвращаться туда, откуда ты родом.

И с довольно кислым выражением морды он удалился, окруженный приспешниками. Я остался в великом недоумении от сказанного, так что даже чуть не лишился чувств, ибо думал, что за мои подвиги он по меньшей мере сделает меня грандом, пускай и среди тунцов, пожизненно назначив меня — так мне представлялось — на какую-нибудь высокую должность в одном из морских владений. «О Александр, — молвил я про себя, — а как ты распределял и делил всё захваченное в бою[118] твоими ратниками и конниками! А что говорили о Гае Фабриции, римском военачальнике, как он награждал и, сам отказавшись от венка победителя, короновал тех, кто первым взбирался на вражеский бруствер![119] И ты, Гонсало Эрнандес, Великий Капитан испанский[120], ты оказывал другие милости тем, кто совершал нечто подобное на службе твоего короля для его величия и славы! О, сколькие служили и следовали за теми, кого ты поднял из грязи, возвысил и обогатил, вроде этого мерзкого тунца, наградившего меня шпагой, когда-то доставшейся мне на Сокодовере[121] за три с половиной реала! Пусть, слыша это, утешатся те, кто жалуется на своих земных господ, ибо и на дне морском они не очень-то тороваты на милости».

И вот, когда я пребывал в такой тоске и печали, прознавший про то капитан Лиций пришел ко мне и сказал: