В 1978 году в Париже при институте IRCAM возникло последнее влиятельное большое течение в европейской музыке XX века — спектрализм. Сверхинтеллектуальный, сверхтехнологичный, основанный на принципе компьютерного математического анализа и последней надежде наконец отбросить индивидуальные композиторские амбиции, спектрализм стал реакцией на расчисленную музыку сериализма. Здесь музыка даже не математика, а чистая феноменология: каждый звук воспринимается сам по себе, вне четких временных структур. Мы привыкли, что музыкальный звук имеет определенную высоту и длительность; но теперь главная его ценность — тембр, не описываемый с помощью количественных определений и для слуха неделимый. Жерар Гризе, один из основоположников течения (вместе с Тристаном Мюраем и Югом Дюфуром), называл традиционный тип слушания музыки аналитическим, а новый — синтетическим. Чтобы отбросить инерцию аналитического слушания, высота звука маскируется микроинтервалами, шумами, нагромождениями звуков, кластерами. Гризе пишет: «Отдельные составляющие частицы… хорошо различимы, но мы стремимся воспринимать все в целом, не дифференцируя, и в результате слух постоянно занят выбором, как бы мечется в нерешительности: воспринимать ли звучащее как аккорд или как тембр»[284]
. Спектрализм был занят поиском психологического порога восприятия звука (сам Гризе называл такую музыку лиминальной, от лат.Институт занавеса
В Европе и Америке новая академическая сцена после войны связана с частной, государственной или смешанной системой поддержки, а фонды и государство патронируют современное искусство от имени и в интересах общества. В СССР единственным патроном до и после войны оставалось государство — от имени и в интересах режимной идеологии.
У музыки тем временем была своя утопия светлого будущего: если, например, у дармшадтцев это мечта о «Касталии, стране посвященных», то в Союзе — это идея понятного и близкого всем гражданам искусства, своего рода общегражданской музыки. Сильная, но нереализованная идея «высокой музыки без упрощений и усложнений» еще долго будет соблазнять композиторов разного толка и бэкграунда, от Георгия Свиридова до митрополита Илариона (в миру и в композиции — Григория Алфеева).
После смерти Сталина атмосфера частично размораживается, русская музыка соприкасается с мировым контекстом, но не присоединяется ни к одной из главных мировых музыкальных утопий.