Книга о Петербурге

Иван Алексеевич Соколов был лучшим российским гравером. Недавно он закончил большую работу. В тот день, когда на валу Петропавловской крепости вместо льняной нити вздрагивали от пушечной пальбы друзья-академики, в Москве был поднесен Елизавете роскошный «План столичного города Санкт-Петербурга с изображением знатнейших оного проспектов, изданный трудами Императорской академии наук и художеств в Санкт-Петербурге», — вот эти замечательные изображения по рисункам Махаева гравировали ученики Соколова под его неусыпным «смотрением». Само появление лучшего «грыдоровального мастера» в сенях дома Рихмана, где на шкапе был установлен «электрический измеритель», говорит о важности эксперимента. Увы, именно Соколов стал невольным свидетелем гибели ученого. Да и сам на себе испытал силу удара.

Предупредив художника об опасности и заметив, что нить-стрелка еще не отклонилась значительно, Рихман подошел к измерителю, и тут «увидел Соколов, что без всякого прикосновения от железного прута… пошел белый огненный ком с добрый кулак величиною ко лбу профессора, который, не произнося из себя никакого более звуку, упал спиною на ящик… к стене». Так сообщал в рапорте со слов Соколова доктор Х.-Г. Кратценштейн, чьи попытки оживить Рихмана (он и кровь ему пустить пытался, и «дул ему, как то с задохшимися обыкновенно делается») остались тщетными.

Вспоминается описание одного раннего опыта из первых трудов Рихмана по электричеству (1745). «Если держать в зубах рубль и прикоснуться краем рубля к наэлектризованному железному пруту, то возникнет очень болезненное ощущение, сопровождающееся дрожью во всем теле».

Вызывать «дрожь во всем теле» — нет, правда, это неожиданное рублю применение. Судьба так распорядилась, что тема рубля возникла снова — теперь уже над мертвым телом экспериментатора. Есть у Кратценштейна такое в рапорте: «…у него на лбу на левой стороне виска было красное пятно с рублевик величиною…» А Ломоносов, скрупулезно описывая обстоятельства гибели Рихмана, отметит в своих «Изъяснениях, надлежащих к Слову о электрических воздушных явлениях», что «было у покойного Рихмана в левом кафтанном кармане семьдесят рублев денег, которые целы остались». 70 рублей — это много, и весят они порядочно (полтора килограмма серебра примерно). Зачем ему 70 рублей нужны были в кармане? Не хотел ли как-нибудь снова использовать в опыте?

Считается, что это была шаровая молния.

Дело темное. И загадочное.

Соколова, единственного свидетеля, самого шарахнуло. Он у двери стоял — упал. Когда вскочил на ноги — в сенях дым был, — выбежал из дома в беспамятстве.

Но картина перед ударом ему хорошо запомнилась.

Рапорт Кратценштейна написан на немецком. Перевел его Василий Лебедев, академический переводчик. В «Санкт-Петербургских ведомостях» текст слегка обработан. В частности, «белый огненный ком» заменен на «бледносиневатый огненный клуб»[27]. Что ж, художник Соколов разбирался в оттенках. Куда важнее — «с кулак величиною».

Вроде бы действительно похоже на шаровую молнию.

Безусловно, Рихман рисковал. «Электрическая машина» была не заземлена (в противном случае она бы «не работала»). Права была жена Ломоносова, когда просила мужа в ту грозу отойти прочь от его «громовой машины» (это в их доме на 11-й линии Васильевского острова), а он «руку держал у железа, и искры трещали». Да и самого Ломоносова можно понять, когда через несколько часов после трагедии писал он графу Шувалову: «Я не знаю еще или по последней мере сомневаюсь, жив ли я или мертв. Я вижу, что господина профессора Рихмана громом убило в тех же точно обстоятельствах, в которых я был в то же самое время». Да, все так, вероятность погибнуть от молнии была достаточно высокой. От обычной молнии.

А тут — шаровая.

Кратценштейн был не только врачом, — профессор по кафедре механики Петербургской академии наук (контракт истекал через несколько дней), он, кроме прочего, интересовался магнетизмом и электричеством. Обследовав место трагедии, по различным признакам вроде местоположения оторванной колоды и косяка двери установил (во всяком случае, так ему казалось), что «проведение электрической силы молнии с кровли не было важнейшею причиною сего приключения», «действительный луч молнии… принесло в сени» извне — через двери. «Оный луч, отворяя сперва себе вход, пошел после отчасти по лестнице наверх, а отчасти следовал до проволоки и ударил стоящего перед нею г-на профессора Р. Посему проволока ничего более не способствовала, как что вела она молнию так, что ударило точно его, а не наипаче стоящего перед нею Соколова». На обычную молнию, действительно, не похоже. Странно, странно все это. Кроме того, Кратценштейн глухо упоминает о чем-то необыкновенном, происходящем вне дома, — он допускает, что «вошедший луч молнии» — это тот самый, «который по скоплению людей и в соседстве на улице жестоко шумел и пыль вертел и подымал»[28]. Тут хотелось бы поподробнее, наипаче свидетелей было гораздо, но увы, увы.

Неужели действительно шаровая?