Книга о Прашкевиче, или От Изысканного жирафа до Белого мамонта

Одни оказывались изначально ложными, другие вызывали протест, третьи — активный, но все-таки временный интерес, к некоторым и сейчас сохраняется должное уважение. Но самой нужной, самой человечной кажется мне та, знанием которой так щедро наделил меня мой друг Санька Будько 18 мая 1957 года. Что бы ни происходило в мире, как бы ни складывалась наша жизнь, я повторяю и повторяю те слова, как заклятие: ведь не может быть, ведь не может быть, ведь не может быть, чтобы к вечеру каждого прожитого нами дня мы не становились бы чуть лучше, чем были утром».

Мартович, выходит, что твой роман «Теория прогресса» — это переработанный «Апрель жизни»?

Нет, это не переработка. Или, скажем так, не просто переработка.

Из «Апреля жизни» было выброшено главное: история инвалида войны Пескова.

А я и сейчас иногда вижу во сне всех этих костыльников и колясочников, выигравших войну и выброшенных на перроны и улицы — нищенствовать и помирать. Мы боялись их, и в то же время жалели. И когда они однажды исчезли — это было так же непонятно и страшно, как раньше было страшно и непонятно видеть их внезапное массовое появление. Специальным указом всех их раскидали по провинциальным домам инвалидов. «Затопили нас волны времени, и была наша участь — мгновенна». Теория прогресса работает, к сожалению, не на всех…

Перестройка помогла Геннадию Прашкевичу вернуться в литературу.

«Пять костров ромбом» (1989), «Фальшивый подвиг» (1990), «Кот на дереве» (1991), «Записки промышленного шпиона» (1992), «Шпион против алхимиков» (1994), «Шкатулка рыцаря» (1996)…

Период конца восьмидесятых-начала девяностых оказался чрезвычайно сложным как для страны в целом, так и для системы книгоиздания в частности. Когда многие писатели потеряли надежду на публикации, а некоторые потеряли и себя, погрузившись в беспросветный процесс выживания, Прашкевич продолжал активно работать, искал новые формы, экспериментировал. «Я писал теперь то, что раньше вообще ни в какие ворота не лезло. Страна перевернулась, и я вошел в образовавшуюся брешь».