Книга о русском еврействе. От 1860-х годов до революции 1917 г.

В борьбе за существование Фругу приходилось нелегко. В Петербурге для правожительства ему пришлось фиктивно «приписаться лакеем» к М. С. Варшавскому, а для заработка пе­чатать стихотворные фельетоны в «Петербургской Газете», — в органе печати, имевшем репутацию «желтого». Его огромная по­пулярность в среде еврейской интеллигенции не могла обеспе­чить ему верный кусок хлеба. Следует отметить, что стихи на идиш, принадлежавшие перу Фруга, — по мнению литературной критики, нисколько не уступают по своей одухотворенности и легкости лучшим образцам его русской поэзии, а своей «народ­ностью» («фолькстимлихкайт») превосходят их.

Василия Лазаревича Бермана (1862—1896), печатавшего стихи в «Русском Еврее» и в «Восходе», надо отнести к палести­нофильскому направлению в русско-еврейской поэзии. Он из­дал два сборника «Палестина» и «Сион».

Поэтом-сионистом входит в русско-еврейскую поэзию и Лев Борисович Яффе (1875). Он много печатался в «Восходе», вы­пустил несколько сборников («Грядущее» и др.); под редакцией Л. Б. Яффе и В. Ф. Ходасевича вышла «Еврейская Антология», посвященная «молодой еврейской поэзии» (Москва, а затем Берлин, 1922).

Попутно следует отметить, что известный поэт В. Ф. Ходасе­вич был полуевреем (его мать была сестрой пресловутого Брафмана, автора «Книги Кагала», выкреста и антисемита). Ходасе­вич много труда отдавал переводам с древнееврейского; его пе­реводы поэм Саула Черниховского привлекли всеобщее внима­ние. Но в оригинальных произведениях Ходасевича не отрази­лось его полуеврейское происхождение.

Среди поэтов, оказавшихся в стороне от большой дороги русской поэзии, но сохранивших свое индивидуальное лицо, нужно назвать также Даниила Максимовича Ратгауза (родился в 1869 г.). Его лирические стихотворения, романсы, привлекли внимание П. И. Чайковского, переложившего их на музыку. В 1909-10 гг. вышло три тома собрания сочинений Ратгауза.

4

До сих пор мы касались русско-еврейской художественной литературы и имели дело с беллетристами и поэтами главным образом под знаком их еврейской тематики. За немногими ис­ключениями их творчество было по содержанию национально-­еврейским, хотя выражение свое получало на русском языке. Но еврейское творчество в языковом отношении всегда отли­чалось разнообразием; почти во всех странах еврейского рассе­яния известные, а порой довольно значительные, кадры еврей­ской интеллигенции в культурном и языковом отношении под­вергались ассимиляции, схватываясь сильными влияниями господствующей культуры. Так было в Германии и Франции, так сейчас в Соединенных Штатах Америки. И в России пред­ставители еврейской интеллигенции, получившие доступ в гимназии и университеты, проживавшие в столицах и универ­ситетских городах, естественно втягивались в общее культур­ное русло, приобщались к русской печати, литературе, театру, и с течением времени произошло превращение русско-еврей­ских писателей и поэтов в русских писателей еврейского про­исхождения.

Если до сих пор мы говорили о писателях, большая часть которых сохраняла тесную связь с еврейской средой, и, в сущ­ности, даже уходя в сферу культуры и литературы, недоступ­ную еврейской массе, так никогда и не вышла из нее, не оторва­лась от корня, — то сейчас мы перейдем к характеристике вкла­да евреев-писателей в русскую беллетристику и поэзию, — ставших интегральной частью русского литературного про­цесса, ставших русскими писателями в подлинном смысле слова, независимо от того, остались ли они верны еврейской тематике в какой-либо мере или нет. Это превращение русско-еврейского писателя в писателя русского встречалось уже в 80-х гг., — и характерно оно не только для полуеврея, к тому же совершенно ассимилированного, каким был Надсон, но и для Минского, одно время тесно связанного кругом своих идейных интересов и в своей литературной деятельности с ев­рейскими проблемами.

К концу 19 века и в первые два десятилетия 20-го века сра­щивание писателей-евреев с русской литературой приобретает все более заметные формы. Более того, впервые в России наблю­дается появление подлинно-русских писателей, рекрутирован­ных из еврейской среды, — вклад которых в русскую поэзию, в историю литературы, даже в русскую национально-философ­скую мысль, и в русское театральное творчество порой поража­ет исследователя, — поражает, в частности, и способность, обна­руженная представителями еврейской интеллигенции к глубо­кому, внутреннему, интимному погружению, углублению в сфе­ру русской мысли, в мир русской истории, в стихию русского творчества. Чтобы не быть голословным, ограничимся упомина­нием нескольких имен, — философов С. Л. Франка и Льва Ше­стова, литературоведов и критиков А. Л. Волынского и Ю. И. Айхенвальда, историков литературы С. А. Венгерова и М. О. Гершензона, поэтов-модернистов Б. Л. Пастернака и О. Э. Ман­дельштама, беллетристов М. А. Алданова и И. Э. Бабеля.