Книга о русском еврействе. От 1860-х годов до революции 1917 г.

Рано выдвинулся в области литературной критики Ш. Нигер (1883—1955), вышедший из среды идишистов. Он дал основа­тельно продуманный, проработанный анализ классической и со­временной еврейской литературы. Уже в первых своих работах он обнаружил осторожность и сдержанность в оценках. К опи­сываемой нами эпохе относится лишь начало деятельности это­го критика, выдвинувшегося впоследствии на первое место в ев­рейском литературоведении.

Изучение фольклора и исследование еврейского языка (в ча­стности деятельность Б. Борохова) характерны для периода 1908—1915; в эти годы появляются научные труды на идиш и подготовляется почва для деятельности еврейского научного института, возникшего в Вильне спустя много лет.

Мы резюмируем вышесказанное: за время от 1864-го года до 1914 еврейская литература стала светской многообразной литературой европейского типа. Преобладающим направлени­ем в ней был реализм, но с течением времени в ней усилилось тяготение к романтизму, а в последние десять лет — к символи­ке и модернизму. Ее географическим центром была черта осед­лости (Варшава, Одесса, Вильно); небольшие литературные группы существовали в Петербурге и затем в Киеве. Под конец описываемого периода оформилось (главным образом под влиянием Переца) сознание роли — вернее — миссии еврей­ской литературы в жизни народа. Литература стала фактором огромного значения, организующим еврейскую обществен­ность, пробуждающим в массах стремление к преобразованию жизни, соединяющей новыми узами интеллигенцию с наро­дом. Будучи орудием социального прогресса и в то же время мощным фактором национализации и объединения, она созда­ла связь между разбросанными по свету евреями, языком кото­рых был идиш. Она воспитала в читателе привязанность и ува­жение к литературе и писателю. Она сумела сочетать дина­мизм с почти семейственной интимностью и заполнила в жизни народа пробелы, неизбежные в обстановке диаспоры. Через рупор литературы обращается еврейский народ к миру и к се­бе самому и при ее посредстве стремится он уяснить свой под­линный духовный облик.

ГРИГОРИЙ АРОНСОН. РУССКО-ЕВРЕЙСКАЯ ПЕЧАТЬ

Создание русско-еврейской печати теснейшим образом свя­зано с проблемой образования и оформления нового явления в жизни русских евреев: русско-еврейской интеллигенции. Еще в 40-х годах 19-го века о такой интеллигенции не приходилось и думать. Тогдашние «просветители», «маскилим», часто находи­лись в большой зависимости от немецких евреев: воспитыва­лись на немецкой культуре и жили ее заемным светом. Отрыва­ясь от застывших, консервативных форм еврейской религиоз­ной среды, духовно преодолевая атмосферу гетто, — одиночки- «просветители» не могли ставить перед собой вопроса о приоб­щении к русской культуре, тем более, что в эпоху Николая I русский язык им был чужд. В северо-западных и южных губер­ниях России они больше сталкивались с местными языками, — польским, малороссийским, литовским, белорусским, нежели с русским, влияние которого на окраинах было тогда еще слабо. Что касается русской общественности, либеральных и даже ра­дикальных веяний, уже охвативших в 40-х гг. довольно широ­кие круги «дворянских детей», — в столицах, вокруг универси­тетов, — то евреи-интеллигенты, вероятно, очень мало или только понаслышке о них знали и не имели доступа к этим оча­гам нарождавшейся, после крушения декабристов, новой оппо­зиции в стране.

Не без оснований Л. О. Леванда (1835—1888) писал об еврей­ской интеллигенции 40-х гг.: «Воспитанная на традициях мен­дельсоновской школы 18-го столетия, она была какая-то неопре­деленная, международная, не то еврейская, не то немецкая, сильно отзывавшаяся поверхностным дилетантизмом, кабинет­ным рационализмом, возившаяся с уже давно преодоленными и оставленными на Западе штандпунктами; словом, интеллигенция эта, при всей своей почтенности, была сплошным анахро­низмом и для жизни уже вовсе не годилась».

С. Цинберг добавляет к этой характеристике существенное указание — на иллюзии тех «маскилим», которые ориентирова­лись на благие намерения русского правительства и принимали всерьез готовность министра Николая I, Уварова, принять меры к приобщению евреев к просвещению и таким образом содейст­вовать уничтожению «фанатизма» в еврейской среде и развить в них «общие начала гражданственности». Это был тот самый Уваров, который стремился «отодвинуть Россию на 50 лет на­зад», — по-видимому, она казалась ему чересчур передовой стра­ной. Разумеется, эти иллюзии быстро рассеялись, не оставив глубокого следа.