Книга о странных вещах

— Ладно, — остановил его Болотов. — Не приставай к пацану. Сашка, выпьешь с нами?

И, прежде чем дед Степан остановил его, поднес парню граненую стопку.

Сашка принял стопку, в нем еще психовало самолюбие, уязвленное словами деда Максима, не давая нормально соображать.

— Ладно, — сказал он, поднимая стопку. — За победу великой Германии!

И залпом опрокинул стопку в рот.

За столом замолчали. Тишина была напряженной, вымученной, как всегда бывает, когда кто-то что-то сделает или скажет не так.

— А что, — спросил Сашка, продышавшись. — Победители так не живут. Вон они, побежденные, баварское пивко хлещут, окорока жрут да на «меринах» катаются…

За столом молчали.

— Ладно, сучки старые, празднуйте свою победу!

Этими словами Сашка пытался перевести все в шутку, но получилось только хуже — старики, пряча друг от друга глаза, стали собираться, и вскоре дед Степан остался за столом один.

Сашка прошел в свою комнату, нашел три сотни, приготовленные на сегодняшний вечер. Верка ждала на улице и надо было спешить.

— Ладно, дед, не обижайся, — небрежно сказал он, вновь появляясь в горнице. — Но ведь так получилось: побежденные живут себе, а победители в говне утопли. А все из-за коммуняк!

Дед остался один.

Сердце жгло, обида требовала обязательного выхода, хотелось догнать внука и сказать ему что-то такое, чтобы он понял. Но слов не было, да и не нужны они были — нет таких слов, чтобы можно было ими достучаться до омертвевшей души.

Он неторопливо прибрал со стола, вышел на улицу и некоторое время смотрел на закат. Из лугов с протяжным мычанием возвращались коровы, полные вымена их едва не касались земли.

«Этот День Победы порохом пропах, — неслось откуда-то с другого конца села. — Это праздник со слезами на глазах!»

Это точно. Плакали они, что там говорить. Даже несгибаемый комбат Корнев, и тот плакал и слез своих не стеснялся. И медсестра Анечка целовала всех подряд и все спрашивала: «Неужели и в самом деле конец? Неужели больше стрелять никто не будет?» А через два дня ее убил какой-то заблудившийся немец, который не знал и не хотел знать о капитуляции своих генералов. И комбат Корнев подорвался на мине уже дома, когда на трактор сел. В войну ведь как — мины ставили на опасных направлениях, а карты полей не всегда сохраняли. Поле-то, конечно, разминировали, да разве за всем углядишь? Ошибка сапера стоила комбату жизни. А ведь всю войну прошел и ни единой царапины!

Дед Степан встал и прошел к себе. Неторопливо он достал из сундука гимнастерку, в которой пришел с войны, достал сверток с наградами, так же основательно почистил их слегка асидолом, чтобы засияли и вместе с тем сохраняли вид боевых наград, и так же неторопливо прикрутил к гимнастерке ордена — два Красной Звезды, один Знамени, один Славы, медали за взятие Киева и за оборону Сталинграда, а напоследок орден Отечественной войны второй степени, полученный неделю назад в военкомате. Красиво награды смотрелись на гимнастерке.

Потом он надел галифе и долго прилаживал портянки и обувал сапоги. Не то чтобы разучился, просто сапоги он получил уже в конце войны, когда в Европу вошли, а всю войну проходил в обмотках.

«За победу великой Германии!»

Обида вновь проснулась в нем, с новой силой принялась жевать сердце, и, чтобы унять боль, дед Степан налил себе водки. От выпитой водки слезы выступили у него на глазах. По крайней мере, хотелось бы, чтоб от водки!

Он оделся, посмотрел в зеркало и остался доволен.

Достав из стола школьную тетрадь, вырвал из нее сдвоенные листы и присел к столу. Мысли мешали друг другу, мозг его полыхал от несправедливости услышанных слов, и это мешало высказать все то, что кипело в его душе.

«Дорогой Сашка!» — написал он, но тут же устыдился, зачеркнул слово «дорогой», а за ним и все остальное. «Милый внучек, — снова начал он и остался доволен началом. — Милый внучек! Я не сержусь на тебя, да и глупо бы было сердиться на родную кровь. Наверное, я тоже виноват в том, что ты таким вырос. Знал бы ты только, сколько моих товарищей легло в землю, чтобы ты мог сказать мне эти слова. — Дед Степан писал с душой, а потому слова на бумаге получались корявыми и казались малограмотными. — И в партию я вступил в сорок втором под Сталинградом, потому что верил и продолжаю верить теперь. А баварское пиво пьет теперь Иван Каплунов с Партизанской. Он в сорок первом сдался немцам, а потом прислужничал им в Смоленске. Теперь в Германии. Очень ему нравилось немецкое пивко. Может и на „мерседесе“ он теперь ездит. Но я не об этом. Обидно мне, что напрасно я кровь проливал, коли ты больше жалеешь о немецком пиве и колбасе, чем думаешь о том, что сделали я и мои друзья. Похоже, Германия и в самом деле победила нас, если внуки пьют за ее величие и победу. А раз так, то и жизнь моя напрасна и жалости не стоит. Твой дед Степан».