Книга о странных вещах

А чтобы ее слова до самых глубин маленькой души дошли, взяла и отстегала Лину собранным букетом. Всю дорогу до дома девочка плакала, ей было жалко цветы. И понять она не могла, почему мама так испугалась — речка-то была узенькая, воробью по колено.

Когда Лине исполнилось тринадцать лет, умерла бабушка Дарья.

Она лежала в дальней комнате и почти не видна была среди пуховых подушек: желтое морщинистое личико да клок седых волос. Бабушка все просила пить, но никто не хотел к ней подходить. Мать больно щипала Лину:

— Не смей туда ходить! Не смей!

А родственники по мужской линии обстоятельно прикидывали, как им потолок над умирающей родственницей разобрать.

— Так она быстрее отойдет, — сказал дядя Иван.

— Так что же, пилить над старухой? — возражали ему. — И так на ладан дышит, а тут еще пыли наглотается!

— Трудно ей умирать, — сказал дядя Иван. — Да вы же сами знаете, не может она умереть, пока дар свой не передаст. Ты, Петька, раз пилить не хочешь, иди и подержись за нее.

— Нашел дурака, — сказал второй дядька. — Сам иди и держись, а я на завалинке покурю.

Ночью было слышно, как бабушка вздыхает и плачет в своей комнате. Лине было жалко бабушку, и она все думала, почему бабушке никто не принесет пить? И дядьки, и мама с папой, и все остальные были людьми добрыми, а бабушке помочь не хотели. А бабушка была хорошей, у нее вся деревня лечилась, даже докторов никогда не вызывали из райцентра. Все знали, если плохо стало, беги к бабе Даше, та тебе поможет. А теперь ей самой никто не хотел помогать.

Утром бабушка Дарья снова плакала и просила пить.

Лина набрала кружку, проскользнула незаметно в комнату и дала бабушке попить.

Костлявые, но неожиданно сильные пальцы сомкнулись на ее тоненьком запястье.

— Ты меня не бойся, не бойся, — сказала бабушка. — И никем этот дар не проклят, так, люди болтают. Сама потом поймешь!

И закрыла глаза, а на лице ее было такое облегчение, прямо засветилась она от счастья.

— Нет! — крикнула вбежавшая в комнату мама.

Поп бабушку Дарью отпевать отказался.

— И не просите, — сказал он. — Ничего мне от вас не надо. И сметаны я вашей не возьму. Сами знаете, что люди говорят. А люди зря говорить не станут!

— Дура ты! — злобно и горько сказала мать, когда они, так и не договорившись, шли от попа. — Теперь всю жизнь мучиться будешь! Я ведь видела, когда ты по воде шла, еще тогда поняла, бабкино в тебе сидит. Так ведь боялась, а все одно не уберегла!

Дома она собрала все бабкины книги и тонкие тетрадки, исписанные бабкиным почерком, вынесла их во двор и сожгла на костре, тщательно следя, чтобы ни одна бумажка никуда не улетела.

Бабушку Дашу похоронили рядом с церковной оградой. У могилы стояли недолго. Чего уж там, отдали последний долг, пора и поминки справлять. На поминках говорили разное, но больше хорошего, свято придерживаясь известного принципа: о покойниках либо хорошо, либо ничего.

— Хорошая была бабка, — с пьяной убежденностью сказал сосед Илья Укустов. — А что черту душу продала…

На него зашикали, и Илья Укустов сел, уткнувшись толстыми губами в края граненого стакана. В деревне все похоже — что свадьба, что похороны. Заканчивается одинаково — грянули нестройным хором «Шумел камыш», потом «Черный ворон», а расходились уже вечером, когда комары свои песни начали, — благо до своих домов добираться было недалеко.

А когда все уже разошлись, над двором встала тучка, пролилась коротким теплым дождем. Лина легла спать, и приснился ей странный сон, что на могиле у бабушки расцвели белые мелкие цветы, и так их было много, словно свежий холмик белым свадебным платьем накрыли.

Лина проснулась и сразу вспомнила сон. Одной ей на кладбище идти не хотелось, она пошла к подружке Ане Укустовой, а ту и уговаривать долго не пришлось. Могила бабушки была в белом цвету.

— Ух ты! — сказала Аня. — Красиво! Слушай, Линка, а она в самом деле была колдуньей?

— Кто тебе сказал? — сказала Лина и сорвала веточку, усеянную мелкими белыми цветочками.

— Отец матери вчера говорил, — сказала Аня. — Может, на речку сбегаем, искупаемся? Тут ведь недалеко.

И они искупались в маленькой мелкой речке, где в прозрачной воде бриллиантово сверкали кусочки кварца и вились серебряные змейки уклеек.

А веточку Аня засушила в учебнике биологии, который ей уже купили к новому учебному году.

И все у нее было хорошо, а про умершую родственницу в доме вспоминали все реже и реже, и только дядя Петя приходил по утрам, держась за голову сидел на бревне у дома со страдальческим видом.

— Ой, бабки нет! Вот уж кто похмелку снимал, вот уж специалистка была! Слышь, Линка, ты же за руку ее держала, неужели и не помнишь ничего?

— Иди, дурак! — сердилась Линкина мать. — Иди проспись, чего пьяным языком на девчонку наговариваешь?

— Так я к чему, — смущенно оправдывался дядя Петя. — Может, это раньше грехом было, а теперь не чудо. На лечении знаешь, сколько можно заработать?

— Иди, иди, — мать замахивалась на него тряпкой. — Свои деньги считай, за год, небось, и десятка трудодней не наберется, все время водкой занято!