Книга о странных вещах

Участковый Дзержинского райотдела Ильин был в оперативной группе, потому его ночью и послали на промзону, где бдительными и страдающими от бессонницы гражданами был обнаружен покойник. Опергруппа там уже отработала, и покойника надо было отвезти в морг.

— А машина? — спросил участковый.

— Не маленький, — раздраженно сказал дежурный. — Сам найдешь!

Ага! В три часа ночи!

Побегал Ильин немного и уже под утро остановил автобус, который из парка шел в пригородный Городищенский район по маршруту № 111. Остановил он его именем закона, но водитель согласился довезти его только до ближайшей трамвайной остановки. Посадил Ильин покойника на заднее сиденье, благо тот еще не окоченел, сам сел рядом, и так они в обнимку доехали до остановки. На остановке Ильин посадил покойника на скамейку. А сам снова засуетился — машину начал ловить.

А время уже было народу на работу идти.

Ильин на обочине суетится, покойник смирно сидит, никого не трогает.

Тут подсаживается к нему наглый спортивного вида парень, шлепает по плечу:

— Мужик! Дай закурить!

По известной причине сидящий молчит, не может сказать, что он некурящий, и вообще предупредить соседа, что один грамм никотина убивает лошадь.

— Ну ты че, козел! — говорит парень. — Дай закурить!

Покойник, как ему и полагается, на оскорбления не реагирует.

А паренек заводится, он с бодуна, у него трубы горят, ему бы пару затяжек сделать.

— Ты борзой, что ли? — начинает вскипать он. — Русского языка не понимаешь?

Как в воду глядел. Его собеседник уже ни одного языка не понимал, с таким же успехом к нему сейчас можно было обращаться на японском или, скажем, санскрите. Но его собеседник этого не знал.

Вскипел он гневом и двинул покойничку в ухо. Тот и упал со скамейки.

Паренек наклонился — мать честная! Бли-ин! Вроде и несильно приложился, а мужичок — того-с, не дышит!

А тут и Ильин подошел.

При виде милиционера из хлопца вся наглость испарилась, сел он, плечи опустил и спрашивает обреченно:

— Много мне за него дадут?

— А ты его что, продавать собираешься? — удивился Ильин.

Ну когда, значит, недоразумение выяснилось, это надо было посмотреть — человек словно заново на свет родился. Вновь спортивную осанку обрел, блеск живой в глазах появился. Нет, ребята, это надо было видеть! А уж когда ему еще и сигарету дали!

Вот и выходит — мало человеку нужно для счастья. Сигарету, доброго дядю милиционера и сознание того, что ты никого не убил и, следовательно, можешь смело ехать домой, хорошо осознав, что за сладкое слово — свобода!

Поминки

День был субботний, но на работу мы все-таки пришли. Положено было на работу по субботам являться. Начальство всегда считало, что у нас ненормированный рабочий день и, по его мнению, это означало, что на нас можно было ездить ежедневно, круглосуточно и круглый год. В начале восьмидесятых годов милиционер по своему бесправному положению был где-то между ишаком и ездовой собакой лайкой, работу от него требовали, а взамен ничего не давали. Впрочем, совсем немаловажным фактором было, что мы работали за идею. Это было главным, работа нам нравилась, но ничто человеческое нам не было чуждо.

Была зима, соответственно, на улице стоял мороз, делать ничего не хотелось. Понятное дело, Новый год только что прошел. Или начался?

Мы сидели в одном из кабинетов ОБХСС. Денег не было, а желание пообщаться в неформальной обстановке, напротив, присутствовало.

И в это время в наш кабинет вошел ревизор Владимир Андреевич Беляев. Он для нас ревизии проводил на разных предприятиях. Тогда ему было за шестьдесят, но он был бодр, весел и всегда плотоядно поглядывал на женщин. Особенно если они были красивы и стройны. Сам Беляев стройностью фигуры не отличался, у него было полное доброе лицо чревоугодника, полные чувственные губы в сочетании с очками давали комический результат. Пушок седых волос обрамлял его умную голову.

— Чего грустим, орлы? — улыбнулся Беляев.

Мой сослуживец Сергей Малышев осторожно глянул в мою сторону.

Я кивнул.

— Загрустишь, — сказал Малышев. — Горе у нас, Андреич!

— Это какое? — ревизор сразу придал лицу сочувственное выражение.

— Михаил Иваныча помнишь? — спросил берега.

Михаил Иванович был в нашем отделении пенсионером-общественником, привлеченным для решения весьма специфических задач сыска. Специалист поймет, остальным только следует знать, что задачи эти весьма и весьма специфические.

— То есть как это, помнишь? — удивился Беляев. — Позавчера с ним разговаривал. Опять он на вас жаловался за эти ваши подначки!

— Больше не пожалуется, — мрачно сказал Малышев. — Схоронили мы его сегодня. Представляешь, какие-то хулиганы напали, побили его. Так всю ночь и пролежал, аж ухо к земле примерзло. Начали поднимать и оторвали на фиг!

— Да ты че! — ревизор ахнул. — Жаль, жаль, хороший был мужик!

Оторванное ухо произвело на него неизгладимое впечатление.

— На венок денег дашь? — в упор поинтересовался Малышев.

Ревизор засуетился и достал двадцать пять рублей.

— Дал бы больше, — сказал он, — но нету!

Двадцать пять рублей тогда были деньгами. Достаточными для того, чтобы хорошо выпить и закусить.