Книга оборотней

Но человек видел в животном собственное подобие, не только используя силу воображения, но и в действительности наблюдая у животных поведение, повадки, желания, муки и страдания такие же, как у людей, что приводило к естественному выводу о том, что у животных есть душа, подобная человеческой. Отсюда в человеке возникало ощущение родства с животными, и он, не мудрствуя лукаво и невзирая на явные различия, наделял животных всеми человеческими свойствами, включая сознание. Человек полагал, что животными движут те же побуждения, что они подчиняются тем же правилам чести и предрассудкам: чем выше стояло животное на лестнице развития, тем охотнее оно воспринималось как равное человеку. Примечательным примером такого отношения может служить сага о Финнбоги^{94} (песнь XI):

«Теперь надо о Финнбоги сказать. Еще раньше, с вечера, когда все спали, встал он и взял свое оружие; идет он по следам, которые ведут его к берлоге. Такова была отвага его, что шел он пятясь и держался следов, пока не достиг берлоги. Видит он, лежит там медведь, смяв под себя барана, и высасывает его кровь. Тогда взговорил Финнбоги:

— Подымайся-ка ты, медведина, и выходи со мной побороться; это получше будет, чем лежать на этом барашке.

Медведь поднялся, посмотрел на него и улегся наземь. Взговорил Финнбоги:

— Если тебе кажется, что я слишком вооружен, можно этому горю пособить. — Снял он с себя шлем, забросил щит и сказал: — Вставай же теперь, если осмеливаешься.

Медведь уселся и покачал головой; засим он опять улегся. Тогда сказал Финнбоги:

— Вижу я, что ты хочешь, чтобы мы оба были при равном оружии. — Отбросил он от себя меч и сказал: — Пусть будет так, как ты хочешь; вставай только, если сердце у тебя, как и следует ждать, получше, чем в этом зверьке, что из самых трусливых.

Поднялся медведь; дыбом взъерошилась на нем шерсть, и громко заревел он; бросился он на Финнбоги» («Сага о Финнбоги Сильном»).

Обратимся теперь к мифу осаджей^{95}, записанному Джеймсом А. Джоунсом и опубликованному в книге «Предания североамериканских индейцев»^{96}. По этому преданию можно судить, насколько расплывчато представление первобытного ума о различии между инстинктом и сознанием, когда человек, живущий в лесу, не видит разницы между собой и животным.

«Воин-осадж выбирал себе жену: ему понравились опрятность и сообразительность бобров. Он отправился в жилище бобров, чтобы попросить у них девушку в жены. В углу хижины сидела женщина из рода бобров, расчесывая волосы бобрятам, и, когда малыши шалили, раздавала им звонкие затрещины. Вождь бобров шепотом объяснил гостю, что эта женщина — его вторая жена и она всегда сильно сердится, если надо заняться делом, вместо того чтобы болтать с соседками. Вождь сказал, что малыши — это их дети, а девушка, которая заставила их потереться носами в знак примирения, — это его старшая дочь от первой жены. Затем он громко обратился к жене:

— Жена, что у нас на обед? Наш гость явно проголодался: видишь, он побледнел, глаза у него потускнели, и ступает он тяжко, как лось.

Она ничего не сказала ему в ответ, потому что в этот день была не в настроении, но воскликнула что-то, и в хижину вошла неряшливая на вид бобриха.

— Ступай, — велела ей жена вождя, — и принеси гостю чего-нибудь поесть.

Неряха вышла через низкую дверцу в соседнее помещение и вскоре вернулась с большими кусками ивовой коры, бросив ее под ноги вождю и его гостю. Вождь бобров принялся жевать кору, а воин-осадж притворился, что тоже ест. Они повели между собой неспешный разговор о самых разных делах, главным образом о войнах между бобрами и выдрами и о том, как бобры постоянно побеждают противников. Вождь рассказал нашему предку о том, как бобры валят большие деревья и доставляют их к тем местам, где намереваются построить плотину; как они ставят бревна для постройки жилищ и как обмазывают их глиной, чтобы влага не проникала внутрь. Потом он перешел к рассказу о том, чем они занимаются, когда зарывают топор войны: тогда наступает мир и благоденствие и они любят собираться все вместе, отдыхая от трудов, и наслаждаются беседой, едой, купанием, игрой в кости и любовью. Все это время дочь вождя сидела, не сводя глаз с воина-осаджа и придвигаясь все ближе и ближе, пока не коснулась передней лапкой его руки. Потом она обняла его за шею и потерлась пушистой мордочкой о его щеку. В свою очередь, наш предок не только не остался равнодушным к ее ласкам, но, напротив, отвечал с должным усердием. При виде этого старый бобр отвернулся и предоставил им развлекаться, сколько душе угодно. Наконец он резко повернулся к ним, но девушка, догадавшись, что сейчас произойдет, притворилась смущенной и спряталась за спину матери. Тогда вождь сказал: