Книга оборотней

Я уже упоминал норвежское слово hamr и теперь хочу вернуться к нему. Hamr в англосаксонском соответствует словам hama, homa, в саксонском — слову hamo, в древневерхненемецком — homo, в старофранцузском — homa, hama, с которыми связаны готские gahamon, ufar-hamon, ana-hamon, (греч. ένδύεσθαι, έπενδύεσθαι); and-hamon, af-hamon, (греч. άπεκδύειν, έκδύεσθαί), а также древневерхненемецкое hemidi, современное Hemde, «одежда». В сочетаниях мы обнаруживаем это слово в виде lîk-hagnr в старонорвежском; в древневерхненемецком lîk-hamo, в англосаксонском lîk-hama и flœsc-hama, в старосаксонском lîk-hamo, в современном немецком Leich-nam, «тело», то есть «плотская одежда», так же как тело птицы в старонорвежском называется fjaðr-hamr, в англосаксонском feðerhoma, в старосаксонском fetherhamo, «одежда из перьев», тело волка называется в старонорвежском ûlfshamr, а тело тюленя на фарерском kôpahamr. Значение древнего глагола að hamaz теперь понятно; он означает «переходить из одного тела в другое», а hama-skipti значит «переселение души». Способ переселения прост: душа облекается в тело животного путем натягивания его шкуры. Когда Локи, вредоносный норвежский бог, отправился в поход на поиски похищенной Идунн, он позаимствовал у Фрейи ее соколиное одеяние — и тут же превратился в сокола. Едва только Локи покинул Трюмхейм, за ним погнался Тьяцци, накинув орлиные перья и превратившись в орла.

Чтобы отыскать молот Тора^{99}, Локи вновь позаимствовал у Фрейи ее оперение, и, когда он улетал, перья шуршали и шелестели на ветру (fjaðr-hamr dunði).

Примерно так же Кэдмон^{100} описывает полет злого духа в одежде-оперении: «Он летел в одеянье из перьев, на ветру шелестевших»^{101} (Hêlj. 171, 23).

Иногда душа может освободиться от тела и вселиться в другое тело (животного или человека) — такие мифы встречаются в различных теологических традициях.

У финнов и лопарей шаманы нередко впадают в каталептическое состояние, и все убеждены, что в это время их душа странствует, чаще всего в другом обличье, выбрав наиболее подходящее для этой цели животное. В предыдущей главе я уже приводил такие примеры. Аналогичные убеждения проявляются во многих случаях ликантропии. Больной находится в состоянии транса, причем для постороннего взгляда его тело остается неподвижным, тогда как душа переселяется в тело волка, оживляет его и заставляет бежать, куда ей надо. У басков существует любопытная легенда, которая подтверждает, что у этого урало-алтайского народа^{102}, оттесненного арийскими соседями от других народов той же семьи, сохраняется аналогичное суеверие. Как-то раз в Пиренейских горах охотник преследовал медведя. Внезапно мишка набросился на него и задавил, но, прежде чем умереть, охотник успел нанести ему смертельную рану. Умирая, охотник вдохнул в медведя свою душу и с тех пор в обличье зверя блуждал в горах.

Одна из санскритских сказок, из собрания «Панчатантра», представляет собой такой замечательный пример индийских представлений о метемпсихозе, что я позволю себе привести ее здесь в кратком изложении.

Некий царь шел по рыночной площади своего города и обратил внимание на горбатого шута, ужимками и прибаутками вызывавшего у зрителей взрывы смеха. Царю горбун понравился, и он пригласил его во дворец. Вскоре после этого в присутствии шута колдун-некромант обучал монарха искусству переселения души в чужое тело.

Монарх тут же пожелал применить новые знания на практике и отправился в лес в сопровождении шута, который, как полагал царь, ничего не слышал или, во всяком случае, не понял из объяснений колдуна. В глубине джунглей они наткнулись на тело брамина, который умер там от жажды. Царь спешился, оставил коня и выполнил необходимый обряд — его душа мгновенно переселилась в брамина, а его собственное мертвое тело распростерлось на земле. В тот же миг горбун покинул свое тело, вселился в царское и, распрощавшись с потрясенным монархом, умчался на его коне во дворец, где и был встречен с царскими почестями. Вскоре царица и один из слуг заподозрили, что дело нечисто. Тут во дворце появился бывший царь, а ныне брамин, рассказал о случившемся, и они задумали вернуть его в царское тело. Царица спросила у поддельного мужа, нельзя ли научить ее попугая говорить, и муж, от полноты супружеской любви проявивший слабость, пообещал, что обучит попугая сам. Он покинул свое тело и вселился в попугая. Настоящий царь не мешкая оставил тело брамина и вернулся в то, что законно принадлежало ему, а царица тем временем свернула попугаю шею.