Книга оборотней

Герцог прочитал письмо Пьеру де Лопиталю, президенту Парламента Бретани, и епископу Нантскому, которые более всех настаивали на проведении суда. Те ужаснулись дерзкому посланию и заверили герцога, что дело настолько очевидное, а меры предприняты столь решительные, что теперь уже невозможно позволить де Рецу избежать суда таким бесчестным способом, который он предлагает. Одновременно с этим епископ и великий сенешал произвели свое следствие в замке Машкуль с Целью обнаружить там человеческие останки. Однако полное обследование было невозможно, поскольку герцог, всячески стремясь оградить родича, не разрешал проводить обыск.

Тогда герцог призвал своих высших сановников на заседание совета. Те дружно встали на сторону епископа и де Лопиталя. Жан V все еще колебался, и тут епископ Нантский поднялся и сказал:

— Монсеньор, это дело подлежит церковному суду не менее, чем вашему. Следовательно, если президент Парламента Бретани не передаст дело светскому суду, я клянусь Господом, что предам сего богомерзкого преступника духовному трибуналу!

Такая решимость епископа вынудила герцога покориться, и было решено не мешкая передать дело в суд.

Между тем горемычная жена Жиля де Реца, пребывавшая в разлуке с ним и испытывавшая отвращение к его ужасным преступлениям, все же, переживая за своего мужа, поспешила вместе с дочерью к герцогу с просьбой пощадить несчастного. Герцог отказался выслушать ее. Тогда она отправилась в Амбуаз искать защиту у короля, чьим близким другом и советником был некогда ее муж.

Глава двенадцатая МАРШАЛ ДЕ РЕЦ II. Суд

Внешний вид маршала. — Пьер де Лопиталь. — Обвинительный акт. — Суд откладывается. — Встреча маршала со слугами. — Показания Анрие. — Пуату уговаривают признаться во всем. — Затяжной процесс. — Колебания герцога Бретонского

10 октября Николя Шато, секретарь герцога, отправился в крепость Шато-дю-Буффе, где сообщил узнику, что на следующее утро тот должен лично предстать перед мессиром де Лопиталем, президентом Парламента Бретани, сенешалом Ренна и верховным судьей герцогства Бретонского.

Сир де Рец, который числил себя уже членом кармелитского братства^{121}, встретил его в белых одеждах, распевая литании. Когда повестка о вызове в суд была оглашена, он приказал пажу угостить секретаря вином и лепешкой, а сам с благочестивым и покаянным видом возобновил молитвы.

Утром Жан Лаббе с четырьмя солдатами доставил де Реца в помещение суда. Маршал просил, чтобы его сопровождали Анрие и Пуату, но ему было в этом отказано.

Жиль де Рец надел все боевые знаки отличия, словно желал произвести впечатление на судей: на шее у него висели массивные золотые цепи нескольких рыцарских орденов. Вся одежда, за исключением камзола, была белой в знак покаяния. Камзол из жемчужно-серого шелка украшали золотые звезды и алый кушак, с которого свешивался кинжал в алых бархатных ножнах. Ворот, обшлага и полы камзола были отделаны мехом белого горностая, на что имели право только самые родовитые вельможи Бретани. Длинные остроносые туфли также были белого цвета.

Никто, глядя на сира де Реца, не подумал бы, что он был настолько жесток и порочен, как все считали. Напротив, лицо его, несколько бледное и печальное, отличалось спокойствием и задумчивостью. У него были светло-каштановые волосы и усы. Борода же, подстриженная клинышком, отличалась от всего остального черным цветом, который при определенном освещении отливал синевой. За эту особенность сира де Реца прозвали Синей Бородой, и под этим именем он фигурировал в фольклоре, где события его жизни излагались несколько иначе.

Но более пристальный взгляд отмечал во внешности Жиля де Реца нечто напряженное: нервное дрожание губ, судорожное подергивание бровей и главное — затаенную злобу в глазах. Все вместе это оставляло странное и зловещее впечатление от этого человека. Порой он скрежетал зубами, подобно дикому зверю, готовому напасть на свою жертву, и тогда его губы плотно сжимались, словно исчезали вовсе.

Временами его взгляд становился настолько пристальным, а зрачки, в которых сверкало потаенное пламя, так расширялись, что радужные оболочки, казалось, заполняли круглые и глубоко запавшие глазницы. В эти мгновения лицо его покрывалось мертвенной бледностью, лоб, особенно на переносице, бороздился глубокими морщинами, а борода топорщилась и принимала явственно синий оттенок. Но проходил миг, и его черты снова разглаживались, на губах появлялась любезная улыбка, и лицо приобретало безмятежное выражение с налетом легкой печали.