Книга Одиночеств

Всякий индивид, как я понимаю, создает (не всегда — осознанно) собственный набор из тех действий, которые именно его, болезного, отвлекают от мыслей о смерти наиболее эффективно. Известный принцип: «каждому — свое», с актуальной для пост-информационной эпохи поправкой: «во всем многообразии».

Многочисленные, казалось бы, исключения из этого правила (адаптированные переводы «Кодекса самураев» и «Книги мертвых», некоторые фильмы Джармуша, песенки «Doors» и, скажем, Курта Кобейна, достоверные отчеты о сатанинских жертвоприношениях, слюноточивые некрологи в жутком московском журнале «Большой Город», извечный вопрос: «Кто убил Лору Палмер?» — и еще до фига всего такого-этакого) лишь кажутся исключениями. Просто для некоторых рассуждения о смерти — наилучший способ отвлечься от осознания собственной смертности, как для иных самоубийство — единственный способ избавиться от навязчивого страха смерти.

С этой (но только с этой) точки зрения, я занимаюсь полной ерундой. Тоже, понятно, отвлекаюсь от генеральной мелодии бытия и другим по мере сил способствую.

Ну, хотя бы напоминать себе об этом следует, время от времени.

Эта книга посвящается Людмиле,

которая очень хотела узнать, как меня зовут на самом деле.

Но не все ли равно, как зовут волка, в которого превращается в полнолуние бродяга оборотень?

Или поставим вопрос иначе: не все ли равно, как зовут этого самого оборотня? (По паспорту, да-с.)

Важно лишь твердо знать, что метаморфоз сей имеет место.

А если не имеет — то и вовсе не интересно, как там кого зовут.

То-то и оно.

Эта книга посвящается Машеньке,

которая ничего пока не знает о любви.

Не понимает пока, что двум нежным органическим существам, ебущему и ебомому, следует иметь в виду: все могло бы сложиться иначе. Ну, то есть они вполне могли бы оказаться в иной какой-то позиции.

Скажем, один мог бы быть рекой, другой — мостом или даже бродом через эту (или даже иную) реку. Или один — часами, а другой — половиной шестого на этих (или иных каких-то) часах. Ну, или ладно, пусть будет полуночью или полуднем, если у него такие амбиции, у этого «другого»…

Или один — скрипучими качелями, а другой — ребенком на этих качелях. Или даже двумя детьми (кого-то может быть двое). Или руками (правой и левой) и кольцами на этих руках, обручальным и тем, что просто для красоты (обоих может быть двое). Или, если уж мы занялись арифметикой, троицей старичков и бутылкой портвейна (кого-то может быть трое, хоть это и нелегко).

Есть еще варианты. Их даже больше, чем нежных органических существ, ебущих и ебомых в данный момент, когда на часах 3:29 а-эм, и −27 °C (кстати, кто-то может быть минусом, а кто-то — Цельсием, если угодно).

Все это написано лишь затем, чтобы Машенька поняла: быть двумя нежными органическими существами — не самое интересное, что может случиться. Но тоже, в общем, ничего, если иметь в виду, что…

Что.

Линор Горалик Книга Одиночества

Не поцеловать, губами не дотянуться

Станислав Львовский

Ахилл говорит Черепахе: повремени, ну повремени, ну погоди, повернись ко мне, поворотись, вернись, не ходи к воде, не уходи и не уводи меня за собою, я не пойду, остановись, посмотри — я падаю, подойди, подай мне воды, ляг со мной на песок, дай отдышаться, меня ведет, у меня в груди не умещаются выдох-вдох, пощади, — говорит Ахилл, — потому что я практически на пределе, пощади, дай мне день на роздых, день без одышки, день говорить с утра о малостях, жаться к твоей подушке, день отвезти тебя к стоматологу, прикупить одежки, день ухватиться за руки, когда лифт качнется, день не бояться, что плохо кончится то, что хорошо начнется. День, — говорит Ахилл, — только день — и я снова смогу держаться, только день, — говорит, — и мне снова будет легко бежаться, будет как-то двигаться, как-то житься, как-то знаться, что ты все еще здесь, в одной миллионной шага, в ста миллиардах лет непрерывного бега, ты еще помнишь меня, — говорит Ахилл, — я вот он, вот, задыхаюсь тебе в спину?

Черепаха говорит Ахиллу: слушай, ты чего это, что такое? Все нормально, гуляем же и гуляем, что тебя вдруг пробило? Посмотри, какая ракушка, посмотри — соляная кромка, а давай дойдем до воды, скоро можно будет купаться, скажем, через неделю. Слушай, посиди секунду, постереги мои туфли. Я хочу намочить ноги, думаю, уже нормально.