Книга перемен

— Прошу, — повела рукой королева-мать. — И помогите мне накрыть на стол, Инна. Чашки — там, тарелки — сами видите. Яичница сейчас будет, а кофе уже готов. Разливайте. Вы тоже будущий педиатр, как Вадим?

— Нет, — ответила девица Инна немного хрипло, как у них теперь модно стало, — нет. Я слишком паршиво учусь. Я, наверное, патологоанатомом стану, если из института не выгонят. В анатомическом театре, уж точно, никого не зарежешь и не залечишь. Первый докторский принцип — не навреди.

И она мило и грустно улыбнулась. Это шутки такие, что ли? Специальные, докторские. Вадька иногда так шутит, что мороз по коже. Интересно, руки-то она хорошо моет? Вадька на нее что-то косо посмотрел. Шокирован, поросенок, ее непосредственностью. Предпочел бы, чтобы для первого раза она показала себя пай-девочкой. Пай-девочкой! Ха! В такой-то кофте! Вот и красней теперь, милый друг, за свою хиппозу. Будешь знать, кого в дом вести. Поженятся они! Как бы не так.

И Аврора приняла решение, основанное на первом врачебном принципе — не навреди. Не навреди, будь терпима и терпелива, терпелива и ласкова. И тогда пациент — сын родной — быстро придет в сознание и поймет… Поймет, что его «предмет» — типичное не то. С этой девицей неприятностей не оберешься. Откуда бишь она? Из Братска? Прелестно. Где-то там под водами разлившейся Ангары похоронена мать Олежки, но это так, просто вспомнилось. И Аврора, одним глотком допив кофе, переплела пальцы и, нежно-нежно глядя на оголодавшую после бурно проведенной ночи парочку, уплетавшую яичницу, сказала:

— Милые дети, может быть, вы не прямо сейчас поженитесь, если, конечно, нет особых обстоятельств, а дождетесь, когда из Африки вернется мой муж и Вадькин отец, а? Дело в том, Инна, что он работает в таких местах, где плохо дело со связью. Я ему даже сообщить не смогу о намечающемся изменении гражданского статуса его сына. И я думаю, Михаил Александрович очень расстроится, если пропустит свадьбу. Как вы на это смотрите, Инна? Уважим Михаила Александровича?

— Конечно-конечно, — закивала девица. — Мы не особенно торопимся. Все в порядке. Я пока не беременна.

Вот кто ее знает: издевается она или правда наивна и бесхитростна, как одуванчик?

Франик, который до сих пор молчал и во все глаза глядел на брата и его девушку, фыркнул от смеха с набитым ртом, поперхнулся, закашлялся и всех осчастливил, забрызгав какао и комками плохо пережеванного и размокшего во рту бутерброда с колбасой.

* * *

После каникул Олегу, хочешь не хочешь, пришлось выйти на работу. В течение недели он несколько раз не выдерживал и зазывал Лину в тренерскую комнатушку, забитую инвентарем, раскладывал ее на пыльных матах и, действуя грубо, почти насиловал, рвал колготки, оставлял следы зубов на декольте — наказывал за разлуку. Однако ей такое сексуальное поведение явно нравилось, несмотря на все ее разговоры о любви к комфорту. Она выходила из каморки раскрасневшаяся и помолодевшая, одергивала длинную юбку, маскируя разлезшиеся колготки, стягивала рукой края глубокого выреза блузки и проводила языком по губам, слизывая остатки поцелуя, вспоминая его вкус — чуть сладковатый вкус сочного июльского стебелька.

Олег не стал рассказывать Лине о своей беседе с Петром Ивановичем, а она не стала задавать никаких вопросов, как будто ничего и не было. И Олег постепенно успокаивался, забывая неприятную встречу, как сон. Такой сон, который, пока снится, не отличишь от реальности, а когда выныриваешь из него — с трудом, как из омута, судорожно дыша, — еще долго не отпускает и портит настроение. Приснился Петр Иванович, был и сплыл, клей израсходован, а пузырек выброшен и разбился, говорил себе Олег. А Лина? Он с нетерпением ждал летних каникул, так как она намекнула, что почти все лето будет совершенно одна, независима, не связана с ребенком и… готова к любовным экспериментам. Все это осуществимо, если Олег будет себя хорошо вести. Фраза сопровождалась многозначительным взглядом и чувственным трепетом розовой орхидеи. Не понял он этой фразы. Как он должен себя вести-то? Ладно, он будет хорошо себя вести, самым что ни на есть пристойным образом. И упражнения в тренерской каморке прекратились. Но Лина, кажется, была этим не слишком довольна и хмуро провоцировала его, оседлав низкую скамеечку, для чего ей приходилось высоко задирать юбку и поднимать коленки чуть ли не до груди.