Книга перемен

— Я стала слаба и слезлива, — бормотала Аврора. — Столько сырости! Целыми днями слезы сами льются. Даже Франик заметил. Я ему говорю: это от лука. Ем лук, чтобы не простудиться. А он мне говорит: а я думал, что не от лука, а от Олега. А я говорю: при чем тут Олег? У Олега свои важные дела, он взрослый уже. А сама реву, рева-корова. А Франик, знаешь, что сказал? Нет, ты знаешь, что он сказал?! Всего-то и делов у Олега, что старую крашеную б… трахать. Так что успокойся, мамочка, не переживай! Она противная, у нее помада вечно размазана, она скоро Олежке надоест, и он вернется. Он другую найдет, красивую и молодую, такую, как Вадькина Инка. Вот что мне твой младший брат сказал. И кому верить? Тебе, Вадьке или Франику, семейному оракулу?

— Не бери в голову, — пробурчал Олег, смущенный слезами Авроры Францевны. Он всегда считал ее выдержанной, спокойной, сильной. Он и не подозревал, насколько серьезно семейные передряги сказываются на ее нервной системе.

— Ну, разумеется, — успокаиваясь, шмыгнула носом Аврора, — ответ, достойный джентльмена. Ответ, достойный твоего отца. Он тоже всегда рекомендовал «не брать в голову» и не принимал моих советов, упрямец.

— Что-то с папой? — забеспокоился Олег.

— Все то же. По-прежнему в ссылке, а вестей я давно не получала.

— Как в ссылке? — изумился Олег. — Он же в Ливии?

— Я и говорю: в ссылке. И не обольщайся по этому поводу. Пустыня, по-твоему, рай земной? Он уже не мальчик. Он там здоровье подорвет, инвалидом станет, если вообще вернется.

— Мама, что ты говоришь? — Олег слегка потряс ее за плечи.

— В ссылке, в ссылке! По-моему, кому-то позарез надо, чтобы наша семья распалась. Все один к одному. Скажешь, нет?

— Мама, не пори чушь, — начал грубить Олег, голодный, грязный и начинающий злиться.

— И у меня такое впечатление, — продолжила Аврора Францевна, проигнорировав грубость Олега, — у меня такое впечатление, что нам ниспослано испытание, только не небесами, а… наоборот. Искушение, а не испытание. Только чем искушение? Не могу понять. Мы стали каждый сам по себе, а потому податливы на соблазны. Где семья, Олежка? Где наша семья?

* * *

К трассе решили выйти затемно и заблудились: рассвело, а дороги не было — пропала, и машина пропала. Забрались на самый высокий валун, почти скалу, трещиноватый, выветрелый, осыпающийся, бросили орлиный взор вокруг и ничегошеньки не увидели, никаких признаков цивилизации и даже родного джипа. Расстроились и сели, глядя в разные стороны.

— Нет, ну я же не дальше трехсот метров от дороги отъехал, — прервал молчание Михаил Александрович.

Макс молчал и устраивал на голове панамку, крутил ее так и сяк, поднимал с боков поля, натягивал на уши, сбивал набок, набекрень, а потом снял и закрутил на пальце.

— Может, мы в Алжир забрели? — вылез с дурацким вопросом Михаил Александрович, только чтобы не молчать виновато.

— В Алжире песочек, барханчики, а здесь каменюги. Ливия, как она есть, не сомневайся.

— Ладно — дорога, а машина-то где? Мы ведь недалеко отошли, напрямик.

— Ты, Миша, в лесу никогда не плутал, идя напрямик? Деревце обойдешь, пенек, кочку, другую. И через пять минут уже не знаешь, где — ты, а где — дорога, особенно если по солнцу не ориентируешься или если на небе тучки, и солнца не видать. Или если ты такой дурак, что поперся среди ночи приключений искать себе на голову.

— В лесу хотя бы мох растет на северной стороне дерева, — продемонстрировал пионерскую эрудицию Михаил Александрович.

— Да? — ошеломленно посмотрел на него Макс. — А у меня в свое время сложилось впечатление, что со всех сторон, особенно если лес густой и сыроват. Но, возможно, я обманываюсь, давненько в лесу не бывал.

— Макс, послушай, мы ведь совсем недалеко отошли, два шага буквально, право и лево не путали. И ведь все видать до горизонта, особенно отсюда, сверху. Как мы могли заблудиться? — слегка запаниковал Михаил Александрович.

— Нам помогли, я думаю, — пожал плечами Макс, — тут кое-кто пакостливый водится, кто в пустыне сбивает с пути, всячески вредит караванам. То ли дух, то ли существо во плоти вроде лешего.

— Макс, очнись, какие духи? И где наша машина? Давай лучше об этом думать, — увещевал Михаил Александрович, не переносивший мистики.

— Миша, пойдем в тенечек. Ты будешь думать, если очень хочется, а я смотреть и слушать. Может, нам помощь выйдет. Может, добрый дух появится или бедуины за каким-нибудь хреном забредут. Местечко-то обжитым выглядит, потоптанным. И о водичке, будь добр, ни слова. Не дам раньше чем через четыре часа. Короче говоря, сидим и слушаем.

— Макс, не обижайся. — винился Михаил Александрович.