Книга перемен

— Тебе не идет темная помада, — произнес, наконец, Олег.

— Это поправимо, если тебе не нравится. Могу и вовсе ее стереть и предстать пред тобой в первозданном виде. Помнишь еще, как я выгляжу в первозданном виде?

— Не очень, — ухмыльнулся Олег и понял вдруг, что это правда. Он не помнил, как выглядит ее тело, но помнил ее запах, вкус, фактуру кожи на груди и бедрах, слаженные движения мышц, хриплое дыхание и провоцирующий стон, стон измученного пыткой существа, стон богини, позволившей себе пригубить чашу грубого земного наслаждения.

Лина демонстративно стирала платочком помаду с полуоткрытых губ и не отрывала глаз от Олега, наблюдала, как сначала стекленеет, а потом плавится его взгляд, как твердеет сжатый рот, как судорожный глоток проходит по горлу, как белеют сплющенные в поединках косточки туго закатанных кулаков, как покрывается росою лоб под коротким боксерским ежиком, наблюдала, как он, набрав в грудь воздуха, забывает выдохнуть.

— Решайся, победитель людоедов, — прошептала она. — Почему бы нам немного не порадовать друг друга? Назло людоедам. Есть один потаенный уголок в этом городишке. Не сопроводишь ли даму?

— Идем, — после долгой паузы ответил Олег.

Он не сел с Линой в такси и не отправился в «потаенный уголок», а отвел ее в строительную подсобку, продуваемый дощатый вагончик, и накинул изнутри крючок на хлипкую петельку. В подсобке они провели час, молчаливый и разнузданный. Говорить было некогда и не о чем. Оба понимали, что каждый одержал свою победу. Лина — в искушении желанного мужчины и в отмщении тому клейкому, липкому и нещедрому, с которым приходилось мириться во имя выживания и который прислал ее сюда для выполнения заведомо неосуществимой задачи. Олег же. Олег не сомневался, что Лина оказалась в Братске отнюдь не по собственной инициативе, но теперь, благодаря тому, что она появилась, он мог оправдать свое стремление к независимости, свой побег из мира бетона, арматуры, проводов, норм и планов, матерящихся очередей в расчетные дни, чинных, с сервизом, семейных обедов по выходным, черно-белых телевизионных новостей. Свой побег от нерушимой, вызывающей ревность замкнутости звена, что представляли собой Инна и его маленький сын.

— Душ и даже просто водопровод на этой планете, разумеется, еще не изобрели, — сипло констатировала Галина Альбертовна, тщетно силясь привести себя в порядок. — Ты постарался, сэр рыцарь, спасибо тебе огромное. Ни одной пуговицы, и молния на брюках погибла, — озабоченно завертелась она и продолжила: — Так вот, Олег. Я здесь, конечно же, не по своей бездарной инициативе. Я-то понимаю невыполнимость повторной попытки соблазна, подкупа и шантажа. Я просто пользуюсь законным поводом нашего с тобой свидания, оно мне в удовольствие. На твою порушенную вот прямо сейчас семейную жизнь мне, честно скажу, наплевать. Наладится она как-нибудь. Ты и сам можешь догадаться, что если исчезнешь очень быстро, то никто не успеет предупредить тебя о том, что своим упрямством и непокорностью ты ставишь под удар жену и ребенка. Тебя ведь придется искать, чтобы поставить в известность об этом. А уж прятаться (или нет) — дело твое, сладкий мой. Времени даю тебе до утра, больше не могу, мне и о себе надобно подумать, о собственном ничем не объяснимом профессиональном бездействии и подготовить правдоподобную версию событий, чтобы оправдаться.

— Я должен быть тебе благодарен по гроб жизни, так, что ли? — набычился расхристанный Олег.

— А то! — взлетели в полутьме влажные вороньи перышки над траурными бровями. — Ты даже не представляешь себе, насколько ты должен быть мне благодарен. Ты даже не представляешь, сколько я теряю из-за твоей ослиной принципиальности. И тебе не понять той причины, по которой я сейчас нахожусь здесь с тобой и не кличу верных опричников.

Олег был уверен, что последняя причина как раз доступна его пониманию, но счел за лучшее промолчать, оставляя за Линой право упиваться своей сложностью. Они и расстались безмолвно и только обменялись на прощанье взглядами. Лина смотрела холодно, Олег — непримиримо прищурившись. Она морщила почти бесцветные, беззащитные без слоя помады губы, он в последний раз читал ее нервную гримаску.

* * *

Инне Олег, само собой, не стал расписывать подробности своего свидания с Галиной Альбертовной. Сказал лишь, что она появилась на виду, явно стараясь привлечь к себе его внимание, и что он, не заговаривая с нею, быстро ушел. Донье Инес, звезде ленинградских хипарей, не надо было объяснять дальнейшего. Она, вдохновленная своей многоопытностью, сама все сказала: