Книга первая. Читатель

После этих слов, услышанных всем классом, у девушки, по сути, оставалось лишь два варианта: либо извиниться, сказав, что это была шутка, либо действительно, перечислить эпизоды запугивания (чего быть не могло), придавая делу официальный ход. Вместо этого, по дурацкой привычке островитян (и женщин) Йосикава Кимико попробовала решить ситуацию повышенным тоном:

— Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю!

— Хорошо, — сказал я, встав с места, — Идемте, Йосикава-сан. И вы, Йедзуми-сан.

— Ч-что? — заморгал староста, который был, как бы, не при делах, — К-куда?

— В студсовет. Зафиксируем взаимные обвинения. Йосикава обвиняет меня в запугивании, я обвиняю её в клевете. Пусть разбирается Торикава-семпай.

— Я думаю… не стоит… — проблеял натравивший на меня свою помощницу староста.

— А это уже решать председателю. Я направляюсь к нему. Кстати, — вынув из кармана телефон, я продемонстрировал классу экранчик с мигающим на нем огоньком, — Я всегда записываю такие вещи.

Бич этой нации в том, что она лихорадочно цепляется за свои обычаи и традиции, в том числе и давно отжившие. Яростно оберегая свою культуру от современных инвазий, японцы нередко идут против логики и даже закона. На этом мне и приходится их иногда ловить, потому что воздействовать коллективным авторитетом здесь любят везде. Мнение соседей, жильцов дома, сотрудников на работе, всё это стоит на страже восточного коллективизма, призванное в любой момент «утрамбовать» неудобного гражданина в нужную форму. Или исторгнуть его, заклеймив отщепенцем, но как вы исторгнете того, кто сам по себе лучше любого из большинства?

Однако, если вовремя обезглавить лидера «трамбующей машины», то его сородичи бросают его на растерзание, испуганно разбегаясь по сторонам. Поэтому диктофон на моем телефоне никогда не дремлет.

— Итак, Йосикава-кун, — морщась от понимания происходящего, работает моим палачом председатель, — Я вынужден присоединить свой голос к просьбе Кирью. Укажите вам известные моменты, когда этот ученик запугивал девушек в школе.

Вот и всё, рубикон пройден. Беспомощно оглянувшись на стоящего неподвижной сутулой статуей старосту, талантливо притворившегося големом, брошенная на произвол судьбы Йосикава сделала то, что должна сделать любая преданная людьми и народом девушка — ударилась в истерику.

— Нам жаловались! Нам уже десять раз жаловались! — завсхлипывала она, — Он в кружке жизни никому не дает! Котегава три раза уже в классе плакала! Все видели!

— Это так, Кирью-кун? — почти не удивился Торикава, — Ты запугиваешь девушек в клубе?

— Ложь, — ровно ответил я, — Наше общение было ограничено только знакомством. С тех пор мы там тихо читаем каждый свое. И у меня есть возможность подтвердить свои слова.

— Да? Это было бы очень кстати. Дело весьма серьезное, — важно покивал председатель, загоняя и себя в ловушку.

— Тогда подождите немного, я скоро вернусь.

На большой перемене преподаватели предпочитают отсиживаться в учительской, так что отловить там как раз закончившую кушать Каматари Арису мне было несложно. Молодая женщина, впавшая при виде меня в небольшой ступор, предпочла бы в нем остаться, но голос я не придерживал, поэтому выражения «обвинения в клевете», «вызывает председатель студсовета», «разбирательство проходит прямо сейчас» не только вынудили преподавательницу подняться со своего места, но также вызвали интерес и Хаташири-сенсея, заявившего, что ему тоже хочется понять, что происходит.

При виде преподавателей уже председатель студсовета спал с лица, а секретарь, в данный момент поившая бедную клеветницу чаем, вытаращила глаза так, что у неё начали отваливаться ресницы. Я уверенно разгонял ситуацию до официального скандала, в чем мне, к удивлению, начал помогать лысый Хаташири, тормошащий зависающую Каматари, которая, кажется, была тоже в одном шаге от того, чтобы разрыдаться. Однако, гордость преподавателя всё же взяла вверх, от чего Каматари-сенсей, сделав над собой невероятное усилие, всё-таки выдавила, тыкнув в меня пальцем:

— Он ничего не делал! Вообще ничего! Он просто жууууууткий…

— То есть, налицо открытая клевета на ученика, — любезно пояснил я бледному председателю, — с целью испортить ему репутацию, а возможно, и будущее. Я вынужден просить вас передать протокол беседы директору Тадамори, за подписью всех присутствующих.

Разумеется, я этого совершенно не хотел. Создать «подковерный» скандал, такой, о котором через час будет знать вся школа (и, неофициально, сам Тадамори) — да, но закручивать нечто серьезнее не было никакого смысла. Наоборот, дав себя уговорить Хаташири и председателю, я лично сопроводил всхлипывающую учительницу литературы назад в учительскую, а там, поднеся ей чаю, проникновенно шепнул: