Книга первая. На полпути с обрыва

Из лабиринта Кора выбежала через разрушенный вход. На площадке, отделявшей его от жилых строений, никого не было. Солнце уже зашло, и вокруг благоухала розовая тишь заката, воздух был парным и неподвижным, но с гор уже наваливалась, наполняла собой небо вечерняя прохлада. Птицы молчали, цикад тоже не было слышно.

Кора спустилась на пролет по лестнице и полуподвальным коридором добралась до комнаты № 8.

Дверь к ней была открыта. Кора легла на койку.

В доме было тихо, только кто-то далеко играл на фортепьяно.

Может, пойти в гостиную?

Нет, никого не хочется видеть. С этой мыслью она заснула.

* * *

В комнату кто-то вошел. Кора сквозь сон почувствовала движение.

— Кора, — хриплый шепот глухо отозвался в комнате. Она поняла, что спит поверх одеяла, так и не раздевшись. Окно под самым потолком не давало света — в него было видно лишь синее небо.

— Кто там? — спросила Кора.

— Тише, это я, Нинеля, пошептаться надо, не возражаешь?

— Иди сюда, — Кора почувствовала облегчение от того, что это Нинеля, а не какой-нибудь насильник.

Койка заскрипела. Нинеля была женщиной плотной, не то чтобы жирной, но крепко мясистой.

— Ты чего спать легла? — спросила Нинеля. — Может, заболела?

— Нет, устала.

— Тебя не ранило? Мы слышали, что ты с Мишкой в заварушку попала?

— Да.

— Доктора Блая убило?

— Я думаю, что он погиб.

— Жалко. Он понимающий был, не приставал.

— Его полковник Рай-Райи убил.

— Полковник дикий совсем. Его бояться надо. Он на меня глаз положил, очень я этого боюсь. Нет, ты не подумай, он мужчина видный и в другой обстановке чего еще желать-хотеть? Но здесь я всего боюсь. И главное, боюсь беспорядка.

— Мы здесь на виду, — прошептала Кора.

— Как кролики… или мышки.

— Ты имеешь в виду лабиринт?

— И лабиринт тоже. А почему полковник доктора убил?

— Я бы сама хотела узнать. Я ведь здесь один день и многого не понимаю.

Кора была не совсем искренней: доктор был сотрудником Гарбуя. Вернее всего, военные пользовались любым случаем, чтобы избавиться от чужих.

— Один день, а себя уже поставила выше всех, — сказала Нинеля. — А это правда, что ты в будущем живешь?

— Я же говорила.

— Нет, я тебе, конечно, не доверяю, — шептала Нинеля, — зачем я тебе буду доверять, если ты специально приехала к нам с провокационными заданиями, но ты мне, честное слово, понравилась — я тебе верить не буду, ты не обижайся, что я тебе верить не буду, но ты мне все-таки скажи, как у вас там?

— Мне трудно тебе рассказать, потому что между нами лежит много лет.

— А ты о главном, о главном, неужели не понимаешь, о чем я тебя спрашиваю?

— О чем?

— О победе коммунизма! Неужели тебе не ясно, что о победе коммунизма?

О Господи! — чуть было не воскликнула Кора, осознав наконец, какая гигантская пропасть лежит между ними. Ведь Нинеля и Эдуард Оскарович — они пришли из особенного мира, почти литературного в своей придуманности, — из того источника, который десятилетиями после своей смерти питал вражду и войны не только в разных странах, так или иначе пораженных болезнью, но и на планетах, вроде бы не имеющих прямой связи с прошлым, но стремящихся повторить легковерие, ведущее к угнетению.

— Коммунизм вам построить не удастся, — сказала Кора без злорадства или издевки, как если бы ее спросил Александр Македонский, удастся ли ему завоевать Китай, и она так же ответила бы Македонскому, что Китай ему не покорится.

— Так я и знала, что ты скажешь, — вздохнула Нинеля. — Я тебе, конечно, не верю, но ты мне все равно скажи, как это случится.

— Это случится, когда ты уже будешь старой или, может, даже умрешь.

— Ну я-то пока живая! Живая, а все уже случилось!

— Мы не знаем, какой сейчас на самом деле год идет на Земле, — заметила Кора. — Ведь мы из разных лет и столетий прилетели сюда, а случилось это почти одновременно.

— Ты так говоришь, будто нам лучше и не возвращаться, — сказала Нинеля.

— Всегда лучше вернуться домой, — возразила Кора.

— А может, тебе и не хочется в свое время возвращаться? — спросила Нинеля. — Может, ты хочешь к нам, в героическую эпоху построения социализма?

— Нет, в героическую мне тоже не хочется, — сказала Кора. — Вы очень дорого платили за героизм.

— А героизм дешевым не бывает, — сказала Нинеля. — Я тебе еще не сказала правду, почему я сюда попала. На самом деле я от несчастной любви к одному чекисту с обрыва кинулась. Это долгая история, только ты меня не выдавай.

— Я никому не скажу.

— И презирать не будешь?

— Тебя жалеть надо.

— А вот это лишнее. — Нинеля взяла себя в руки. — Жалость унижает человека. Так учил Горький.

— Зачем он вас так глупо учил?

— Помолчи, Кора, а то ты плохо кончишь. И светлое будущее под вопрос поставила, и великого писателя Горького не помнишь. Может, ты в будущем и в школе не училась?

— Кое-как училась, — призналась Кора. — Компьютер меня учил, а я его обманывала. А что еще твой писатель Горький сказал?

— Он про тебя сказал: если враг не сдается, его уничтожают.

— Это он тебе сказал? Или Эдуарду Оскаровичу?

— Он всему миру сказал!

— Надо было громче говорить, — откликнулась Кора, — а то до нас не долетело.