Книга песен Бенни Ламента

– Иногда мне кажется, что вы что-то испытываете ко мне, – медленно произнесла она. – Ваша доброта наводит меня на мысль, что вы обо мне заботитесь. И в то же время вы… вы стремитесь как можно быстрее избавиться от меня. Я не могу вас понять. Вы дразните меня. Вы даже припомнили мое предложение переспать с вами. А сами ни разу не попытались меня поцеловать.

– В ловушку угодить легко. Но я никогда не попадаю в ловушки, – сказал я.

– Почему?

– Не отваживаюсь. В тот момент, когда ты попадаешь в зависимость от того, что якобы делает тебя счастливее – будь то табак, алкоголь или наркотики, – в этот самый момент ты теряешь силу. Ловушкой может оказаться что угодно. Даже люди. Особенно люди.

– Значит, вы избегаете всего, что может сделать вас счастливее? – спросила Эстер.

– Счастливее меня делает музыка. И сочинение песен. Работа… вот что приносит мне счастье.

– Похоже, я начну вас называть не Биг-Беном, а Святым Бенни. Святым Бенедиктом, – пробормотала Эстер.

– Еще в детстве я хорошо усвоил один урок: лучше хотеть то, чего не имеешь, чем иметь то, чего не хочешь, – сказал я.

– А вы когда-нибудь голодали? Вы когда-нибудь замерзали? Вам приходилось оставаться одному? – покачав головой, возразила Эстер. – Лучше иметь, чем хотеть!

– Я не подразумевал житейские желания – еду или одежду.

– А что вы подразумевали? – прошептала Эстер.

Напряжение между нами нарастало, и на какой-то миг я даже насладился сладкой болью.

– Мечты. Которые побуждают тебя смотреть вперед… и двигаться вперед. Вот какие желания я имел в виду. Это те желания, которые идут тебе на пользу. Которые заставляют тебя пробуждаться и вставать по утрам. Даже если это простое желание совладать с голодом, холодом и сохранить безопасную дистанцию между собой и угрозой.

Я глубоко вздохнул, а затем прошептал:

– Вам следует попробовать.

Эстер сердито покосилась на меня, и я ей подмигнул. Вспыхнув гневом, она вскочила с банкетки, а я со смехом потянул ее назад, но уже к себе на колени. Ее лицо оказалось на одном уровне с моим. Ее глаза. Ее губы. Ее дыхание… Я перестал смеяться. Мы смотрели друг другу в глаза. И я услышал стук ее сердца… или, может быть, своего… Оно колотилось так сильно. Так быстро. Та-там. Та-там. Та-там. В его биении звучала песня!

– Вы слышите это? – спросила Эстер.

– Я слышу ваше сердце, – ответил я. – Мое стучит в ответ.

– Оно говорит мне: «Привет». Или, может, «Прощай»?

– Нет-нет! Оно твердит: «Не уходи! Меня не покидай!»

– Скажи «Привет!», не говори «Прощай!», – прошептала Эстер.

Мы произносили каждую строчку в одном ритме и рифмовали стихи, прислушиваясь к стуку наших сердец.

– Мы только что сочинили еще одну песню? – спросил я.

Эстер засмеялась – тем самым рокочущим смехом, который заставлял меня закрыть от наслаждения глаза. Ия… поцеловал ее. Я больше не слышал биение ее сердца. Но ощущал ее губы, ее прерывистое дыхание. И ее руки на своих щеках. Ее пальцы обвили мое лицо, и мне захотелось поглотить ее всю и сразу. Но я этого не сделал. Даже не попробовал. Я просто обнял ее за талию и прижал свои губы к ее, моля их открыть. Эстер поводила губами взад-вперед, как бы приветствуя меня. Она была как бальзам, и на какое-то мгновение я ей позволил утешить себя. А себе – вкусить сладость ее рта, почувствовать нежность ее рук и упругость тела. Мне захотелось и дальше ее целовать. И гораздо большего…

Я поднялся, не выпуская Эстер из объятий, а ее губы не разомкнулись с моими. Сладкая боль желания переросла в острую потребность; наш поцелуй стал накаленным и отчаянным, как будто время подходило к концу и через считаные секунды все должно было измениться. А может, это изменились мы. Мои руки лежали на ее бедрах, ее пальцы теребили мои волосы, и, невзирая на затуманившее разум вожделение, я сознавал: это не Агнес Тол. Мне не нужно молить и стонать, мне не хочется ее отпускать. Это не Агнес Тол и не Маргарет Бонди. И ни одна из тех женщин, которых я избегал или отвергал. Это Эстер Майн! И я в нее влюблен! Эта мысль окунула меня в реальность.

– Подождите, Эстер, подождите, – выдохнул я, вскинув голову. Я не мог… ни минутой больше я не мог любить эту девушку, ее тело, ее губы, не рассказав ей всего: кем был я, кем была она и сколько неприятностей мы могли на себя навлечь.

Ее помада стерлась, мы оба тяжело дышали. Эстер сглотнула, ее глаза взмолились, а губы разомкнулись. Я едва не слился с ней в новом поцелуе. Но… вместо поцелуя усадил ее на скамейку, а сам отступил в сторону и прикрыл рукой глаза, заслоняя предмет влечения. Эстер встала, шагнула ко мне, и я понял: дотронься она до меня снова, и я уже не смогу сделать то, что должен.

Я подошел к пианино и отыскал фотографию – ту самую, которую отец вручил мне в «Чарли» и попросил отдать Эстер, когда я с ней сближусь. Каким-то образом старик догадался, что так произойдет. Возможно, он знал меня лучше, чем я думал.

– Вы должны кое-что увидеть, – сказал я. – И кое-что узнать. А мне нелегко это вам рассказать.