Пропускаю потного, тщедушного и довольно плохо пахнущего Конюхова, выволакивающегося из автобуса вместе с небольшим мольбертом, шутливо щелкаю по заднице зависшую в воздухе узбечку, пытающуюся завязать какую-то фигню на своем купальнике, а затем, пробравшись в свою «каюту», наблюдаю призрака, наблюдающего в окно за устанавливающими палатки людьми. Сажусь на койку заниматься тем же самым. Несмотря на внезапно и стихийно образовавшуюся ненависть к «Икарусу», сейчас это кажется разумным.
— Корно? — быстро прервала молчание призрак, — Просил, чтобы я не светилась?
— Ага, — киваю я, — Посидим тут. Вдвоем. Я только отлучусь ненадолго, организую моих так, чтобы отсюда их видеть. Да и мне светиться ни к чему.
— Да не надо, — вздыхает Юля, — Я тебе кое-что приготовила.
Минута и передо мной лежит набор аж из пяти пар солнечных очков и… накладных небольших бородок.
— Я знала, что ты как дурак в маске этой будешь. Ни грамма воображения, — укоряет меня соседка по комнате и официальная невеста, — Да и Янлинь с Вероникой хороши, им вообще пофигу на всё!
— Заботливая какая… — в шутку бурчу я, меняя сталь безликого лица на маскировку плохого шпиона. Где тут зеркало я видел? А что, очень даже неплохо.
— Я всегда так сидела, — неожиданно меняет тему Окалина-младшая, — Смотрела на них. Часто ведь так получается, что есть окно в сутки-двое. А что делать в такое окно? Конечно же бухать. Ну или можно вот, летом, искупаться. Времени зря не теряют.
— Обидно? — вопрос вырывается сам собой.
— Нет, вообще ни грамма, — мотает привидение головой, — Раньше мне было плевать, а сейчас эта «карьера» пройденный этап, можно и потерпеть. Просто удивительно, сколько времени люди тратят непродуктивно и бестолку. Мне от этого почти физически больно.
— После дня безделья в автобусе? — хмыкаю я, оглаживая отлично приклеившуюся фальшивую бородку, — Аналогично. А хочешь… тряхнуть стариной?
Голова прекрасного призрака медленно поворачивается ко мне, а её глаза подозрительно прищуриваются.
— В смысле⁈
— Полезай внутрь, — улыбаясь, я хлопаю себя по голому животу, — И пойдем гулять!
Интерлюдия
Лица. Снова они. Со всех сторон. Всегда внезапно. Всегда наотмашь по остаткам психики. Даже зная, будучи стопроцентно уверенным, что эта рожа, внушающая ему первобытный ужас, не долетит до тела, не вопьется зубами, не сделает что-то еще… он ничего не может сделать и сам. Ни с ней, ни с собой, содрогающемся в спазме первобытного страха.
Не может даже проснуться, несмотря на то что не спит вовсе. Так, задремал, погрузился в привычный коматоз. Иначе почти никак, тело и психика просто… не выдерживают.
Снова лицо. Снова. Снова. Наконец, плоть не выдерживает, начиная кричать и дёргаться из стороны в сторону. Это хорошо. Плохо, очень плохо, но хорошо. Скоро он сможет проснуться, позволить боли и усталости обрушиться на очнувшийся разум, но лица… они исчезнут. Надо еще чуть-чуть. Совсем немного. Еще пару бесконечностей.
Сладкий вкус на языке, нечто липкое капает на грудь. Это вызывает надежду, это заставляет упрямое тело, цепляющееся за секунды ужасного сна, воспрять, подчиняясь недавно полученному рефлексу, диктующему, что сладкое — это очень хорошо!
Тимур с хрипом вскакивает с кровати, не обращая внимания на заполошный писк прибора, вживленного в корсет, с которым он теперь не расстается. Он вообще ни на что не обращает внимания, даже на ту, кто, смочив его губы сладким соком, сейчас висит у него на шее и что-то успокаивающе бормочет. Коробок стоит, качаясь в полузабытье. Текут минуты.
— Л-лика? — хрипит он вопрос, — Время… пришло?
— Нет, Тим, нет! — торопливо и виновато стрекочет девушка, отпуская его шею, — Пока нет! Еще сорок один час! Раньше нельзя!
— Мне… нужно… поспать…
— Знаю, Тим! Знаю! Но нельзя! У тебя осталось всего шесть уколов! В лучшем случае!
Сознание возвращается полностью после этих слов, как будто переключателем щелкнули. Коробок вспоминает всё, сразу и резко. Как его, обмороженного, подобрали в джунглях, как везли… куда-то. Допросы. Начавшиеся кошмары. Нет, не так. Ставшая кошмаром жизнь. Тогда, когда его оперировали, подключали импланты жизнеобеспечения, тогда он наивно думал, что боль из-за проводов и трубок — это очень плохо. Ха… теперь он их не замечает. Вообще ничего не замечает.
— Давай я тебе кофе сделаю, а? Кофе? У нас хороший есть, я захватила! — заискивающе заглядывает ему в лицо девушка лет двадцати. Лика. Фигуристая, красивая, чуть полноватая в бедрах, суетливая. «Подарок» от тех, кто его сюда отправил.
Коробку сложно с Ликой, потому что Лика любит Коробка. Такой её создали, такой
— Это Одесса? — хрипло произносит он, не отрывая взгляда от еле скрытых тонкой майкой бёдер девушки, возящейся с чайником и туркой.