Книга пятая Команда кошмара

— Нет, Изотов. Никаких чудес. Она просто рассказала мне, что если ты встретишься со сложностями, то пойдешь напролом. Исполнишь цель, но вполне можешь устроить какую-нибудь лютую катастрофу или что-то вроде. Для заметания следов.

Хм, а действительно. Если отловить командировочного и оторвать ему, скажем, половину ноги, то с ним точно захотят увидеться товарищи из «Стигмы»… Нет, сомнительно. Мало данных. Нельзя всё просчитать. Да и не умею я нормально отрывать полноги, вдруг умрет сразу…

— Вот, сразу видно, что ты что-то эдакое удумываешь, — хмыкнул башкир, — Не надо. Давай по уму.

«По уму» с точки зрения башкира всё выглядело невероятно просто и эффективно, но подразумевало подключение еще одного члена нашего отряда. Что, к моему еще большему удивлению, вполне удалось. С условиями.

Копахин свернул себе шею на ровном месте, точнее, ему её свернул тяжеленный ящик с противогазами, упавший с монолитного стеллажа. Швылин же банально не справился с управлением «уазика», улетев в кювет, где от чего-то взял и задохнулся (неумирающая витина классика). А вот с Грековым получилось изящнее.

Дежурные могли наблюдать, как днём по бережку ходил блондинистый пацан в кепке, уныло швыркающий ногой по траве там, где в предыдущий день пьянствовали трое мужиков. Затем он, сунувшись в воду, выволок из неё грязную удочку, какое-то время мыл её, а потом, зачем-то, несколько раз забросил. Дежурные на посту еще посмеялись, вслух подозревая бедолагу в недостатке умственной активности — мол, ты ж без ничего пришёл, что на крючок наживлял?

Посидев с десяток минут, парень ушёл с удочкой, уныло загребая ногами. А вскоре почти туда же припёрся тот самый Греков, расположившись на бережку и закинув свои снасти. Правда момент, когда сам военный исчез из поля зрения, дежурные не засекли, но, если бы даже засекли — сделать бы ничего не успели. Да и разглядеть момент, как в согнувшегося забросить садок в воду человека бьет короткий золотой лучик… даже если бы кто-то сидел рядом с жертвой, он бы смог увидеть только решившего искупнуться блондинистого парня, зачем-то подплывшего к другому берегу. Воду с поста не было видно. В общем, человек поскользнулся, упал, мордой в воду. Кислород кончился, жизнь тоже, ну а что тело слегка одеревеневшее, так мало ли.

Поздно вечером мы встретились возле гостиницы. Отдувающийся Рамазанов, потный, лысый, с густыми седыми бровями, злой и уставший Пашка с загорелой мордой, да я, нянчащий здоровенный пакет с малиной.

— Ты — обещал! — злобно скажет Салиновский, подойдя ко мне вплотную, — Слышишь⁈

— Слышу. Больше никакой лаврушки, — отвечу ему я, — Никаких подстав.

— Тогда снимай маску! Азамат Бикметович, отвернитесь пожалуйста!

Полумаску я снял, тут же получая размашистый, неумелый, даже слабый от усталости, но удар кулаком и от всей пашиной души. Блондин тут же взвыл, хватаясь за руку, а я, потерев скулу, с сожалением сказал:

— Лучше б лопатой ударил, вон же стоит.

— Заткнись! Всё! Мы квиты! Больше никаких подстав! Ни от тебя, ни от меня! — выдохнул, бледнея, Салиновский.

— Слова не мальчика, а мужа, конечно, — ехидно заметил башкир, — Только ты, белобрысый, себе руку сломал. Точно тебе говорю.

Тут налетели две завывающие сирены малого размера, едва я успел надеть маску назад. Одна из сестер вцепилась в Пашу, другая в пакет с малиной, херак — и всё, вот их и нет уже. Стоим, молчим, курим. Вдвоем.

— Ты доволен? — спрашивает меня Слон.

— Разве что за друга, — отвечаю ему невпопад.

— Сволочь, — спокойно и ровно произносит башкир, — Он же обычный пацан…

— Может и сволочь, — соглашаюсь с ним я, — Но я доволен тем, что даже для тебя он кажется обычным пацаном. Ты не знал его раньше.

— Гражданские не должны подобным заниматься, Симулянт. Вообще не должны. Никак! — неожиданно и горячо рубит башкир, отбрасывая обжегший ему пальцы фильтр сигареты, — Чтобы они были ни при чем, такие как я идут под ружье! А что в итоге⁈ Что в итоге?!!

— Ты хреново понимаешь, что такое Коморская, Слон, — мотаю головой я, — Считай, это та же дурка, где держали тебя. Чуть помягче. Просто с браслетами на руке. С отчетностью. И с такими как я, дышащими тебе в спину. У таких как Паша нет надзирателя, нет вертухая, который отмудохает палкой и бросит в карцер. Переступил черту? Не смог влиться? Исчезаешь. И это нормально. Иначе никак. Ни я, ни он, ни эти маленькие вошки — мы не гражданские. Мы, в отличие от тебя, выцарапываем право на жизнь и на свободу. Не полную, товарищ Рамазанов. Полной удостоены только такие как ты. А у нас её нет. За нами всегда следят. Поэтому я рад за своего друга, который наконец-то что-то стал представлять из себя. Стал способен на поступки. Прекратил быть тенью своей способности.

— Да? — с сомнением пробормотал башкир, потирая шею, — Какая интересная у вас жизнь там, ребятишки…

— А ты расспроси Юлю, она расскажет. Провела у нас там немало времени, — с этими словами я и похромал в наш временный дом. Еще одна часть была позади.

Почти.