Книга пятая Команда кошмара

В общем, я думал как-то так, запуская обратную трансформацию. Запуская, несмотря на то что запускаться она не просто не хотела, а было четкое ощущение, что это невозможно. Физически, психически… никак. Только вот тому психу, кто уже вцепился своими дурными руками в плоскогубцы и тянет, тянет, тянет этот проклятый обломок — полностью насрать на такие незначительные условности. Он слишком созрел, чтобы продолжать довольствоваться доводами разума, им уже движет слепая, глухая, тупая, ленивая вера!

В общем, меня вырубило. В какой момент? Понятия не имею.

Зато в сознание вернулся очень своеобразным образом — меня били. Лупили! Разломанной на две части палкой от швабры, стоя по обе стороны от скорбного ложа, меня вовсю мудохали художник с писательницей, причем, с явным удовольствием!

— Убью! — взвыл я, обращая неприятеля в паническое бегство с криками, на которые, в общем-то, тут же прилетела моя ненаглядная невеста. И трахнула током, так как я, ошизев от подобной побудки, вовсе не собирался ограничиваться словами!

Правда, пришлось остаться в постели. От меня не так уж и много и осталось, буквально кожа да кости, вылитый Салиновский в худшие из его дней, так что впереди был постельный режим и очень много еды. Юлька мне, правда, сразу рассказала, что то, что они с Ахмабезовой сначала увидели, вообще не тянуло на живого человека, а было натурально обтянутым кожей скелетом, но с небольшой помощью целительницы и с нормальным переливанием крови этот скелет изумительно хорошо поглощал питательные вещества как из капельницы, так и через несколько часов из тарелки. Не приходя в сознание. Кормили меня перетёртым мясом, причем вареным оно было лишь до момента, пока Ахмабезовой (снова нарисовавшейся тут!) не стукнуло попробовать пихать в меня сырое! И что? И пошло как миленькое!

Даже Юлька (!) поёжилась, вспоминая активно двигающего челюстями скелета!

В общем, зловредная толстушка усвистела, правда, дважды пропустив вызов телепортера, а меня остались выхаживать. Ну и заодно вот, помогли с психической разгрузкой нашей творческой, мать её, интеллигенции.

— Как… он? — прохрипел я, когда Палатенцо закончила рассказ.

— Считай, трое суток прошло, — тут же ответила Юлька, — Он уже сутки как в сознании. Тётя Тата восстановила ему легкие, кожу, поправила мышцы, устранили последствия операции на мозге…

— Опера… ции?

— Помнишь, его скрючило, когда та девчонка свистнула в свою заколку? — спросила Юлька, а затем, дождавшись моего кивка, продолжила, — Коробок сам не знал, что был прооперирован. Не удивительно, работал неосапиант, внешне почти незаметно. Ему имплантировали резонатор в лобную долю, видимо, как раз для контроля. Очень грубая работа по словам тёти Таты, но он, судя по тому, что я узнала, должен был просто убить тебя. Его подготовили на короткую одноразовую миссию. Неудивительно, учитывая, что он и так умирал после твоего воздействия.

— И сейчас он единственный, кто может что-то знать о том, что они там нам устроили? — уточнил я.

— В общих чертах, Вить, — пожала плечами девушка, рассеянно гладя мой впавший живот, — Я и мама считаем, что он может знать хоть что-то полезное, а разговорить его можешь только ты. Смерть той девочки… точнее, то, что она перед ней сделала, оно полностью лишило этого человека какой-либо почвы под ногами. Да и ты тогда, ляпнув про хорошее дерьмо, тоже сыграл свою роль. Пока он просто лежит и молчит.

— Понятно…

Со стоном, который никогда не назовут песней, я начал отскребаться от кровати. Шатало только в путь. Вешу, наверное, менее ста кэгэ. Все ребра наружу. Может, снять трусы? Силушки прибавится богатырской, а Коробку, думаю, глубоко по барабану. Нет, не буду. Сцепить зубы и превозмогать — наш путь к светлому будущему.

— Я с тобой, — тут же поняла мои телодвижения Окалина-младшая.

— Куда? — едко заметил я, — На серьезный, вдумчивый и интимный разговор двух мужиков?

— А…

— Ждите. А если не вернусь — считайте коммунистом, — гордо прокряхтел я, еле ковыляя к двери.

— Не поняла, — задумчиво и строго спросили сзади, — А сейчас ты кто?

— После ваших насильственных действий с Ахмабезовой… максимум социал-демократ. И на четверть либеральных взглядов!

Сам не понял, что сказал, не разбираюсь я во всей этой херне, при батюшке-царе было всё понятно, а тут умничают. Но какой человек не хочет оставлять за собой последнее слово и смеяться тоже последним? Особенно тот, кому вполне может прилететь в харю луч мороза? Особенно как лошадь?

Луч не прилетел. Ни на входе, ни пока я, кряхтя и охая как старый дед, мучимый одновременно ревматизмом и подступающим поносом, ковылял до кровати, на которой валялся этот гребаный Коробок. Кое как умостив свою костлявую жопу у ног лежачего больного, я принялся… молчать. Ну и офигевать, чего уж там.