Книга пятая Команда кошмара

— Изотов, не делай мне мозги! — рявкнуло из трубки, — Мне пох*й, как ты это сделаешь, но после Ахмабезовой чтоб занялся своим кровником, понял⁈ Нам нужно знать, что они с этой смертницей нах*евертили! Как Наташка закончит, так ты начнёшь! И хватит мне тут ныть! Если вы обосрались, а вы точно обосрались, то изымать вас из турне нельзя, а значит я без тебя и Юльки еще на пару месяцев! Так что сделай хоть что-нибудь полезное! Всё! До связи!

И трубку бросила. Я уныло посмотрел на Палатенцо, держащую трубку. Та ответила не менее грустным взглядом. Еще бы, от меня в лучшем случае осталась треть объёма. Это там, в той деревушке, в горячке боя, да порядком сотрясенный взрывами я не понял, сколько и чего потерял, а вот потом, когда Коробок вырубился, а на улице заулюлюкали сирены… меня скрючило по-взрослому, как никогда. У вас когда-нибудь болело всё?

Вот у меня да. А живому туману обезбола не полагается. Спать тоже. Весело, короче.

В дверь поскреблись.

— Если это снова эта лахудра, то держи меня, Юль! — зарычал я, — А то ведь изменю! Не конвенционным способом! Я могу, ты уже знаешь!

Действительно могу, чего уж там. Когда ночь боль особо достала, а Палатенцо бурчала что-то крайне нелестное о моем уровне интеллекта, я, отрастив щупальце из оставшейся массы, неплохо так Юльку в воздухе поболтал, нарвавшись на пару слабых разрядов, скорее отвлекших, чем доставивших неприятные ощущения. Тогда и выяснили, что я могу призрака тыркать с места на место куда быстрее, чем та способна летать. Бонус, однако.

А вот та, кто скребся в дверь, а сейчас улепетывает со всех ног — еще своего дождется! Что, вам интересно, где была эта гребаная Треска, с которой всё началось⁈ Да нигде, там же в клубе шкерилась! Пока «нашим» били морды, долбанная панкушка вовсю трахалась с каким-то местным типом, а когда начался шухер — просто-напросто стала невидимой, зажавшись в уголке. Всего делов-то, она и так голая была! Тактически правильно? Да! Только вот по вине кого это всё случилось⁈

Гррр…

В двери образовался Аносов, смерил ругающегося меня взглядом, после чего исчез.

Начавшийся день особого облегчения не приносил. Я туман, у тумана нет мозга, способного устать или вырубиться, нет нервных окончаний, боль как есть, так и не притупливается. Тут еще и нервы от всего этого фарса, да и просто от нахождения в одном здании с невменяемым Коробком. Один плюс — Пашка на низком старте, так что как только появится Ахмабезова…

С треском разрядов и хлопком изнасилованного пространства в комнате появилась невысокая, кругленькая и вечно спешащая женщина, моментально закрутившая всю движуху вокруг себя.

— Юлька? Привет! Так, времени нет, где этот твой? А вот? А чего такой мелкий? Что? Поняла. Потом! Ведите к этому! Ну которому! Так, ты поняла, всё, веди! У меня полчаса максимум, потом забор из этой же комнаты, ясно? Хотите, чтобы вас Поклюев сожрал? Нет? Знаете вообще, кто он? Как не знаете? Чему вас учат? Ну блин…

Никакая физическая боль не сравнится с болью душевной, вызываемой тарахтящей на своей волне женщиной. Вот есть глухари, да? Они токуют. А женщины тарахтят. И вот не слушать, о чем это они там тарахтят — иногда очень и очень опасно. Я и глазом моргнуть не успел (у меня нет глаз, но надо было моргнуть!), как закончившая посредством Паши (то есть парализацией) с Коробком Ахмабезова открыла охоту на… меня.

— Превращайся! — ультимативным тоном поведала она ничего не понимающему мне, оказавшемуся зажатом в углу своей же невестой, меж пальцев которой искрили молнии, — Ну, Изотов? Давай! У меня не так много времени!

— А? Что? Чего? — охренел я, — Не могу! Мне массы не хватает!

— Яиц тебе не хватает! Ну, соберись с духом! Бегом! — поторапливала меня эта злыдня.

— Да не буду я! Это больно! Очень больно!

— Витя, надо! — вмешалась бдительно наблюдающая за паникующим мной Палатенцо, — Мы знаем динамику твоего восстановления, она займет месяц с лишним, если всё вот так бросить!

— И хер с ним! Пусть занимает!

— А Глаз с Акридой⁈ Как ты их лечить будешь⁈

— Да хер с ними! — взвыл я, — Мы приехали уже! Всё! Операции конец!

Да, знаю, не прав, очень не прав, но вы даже не представляете, насколько это больно — превращаться в неполном состоянии!

— Витя!! — Юлька вся покрылась разрядами.

Да вашу мать!

— Давай, пациент хренов, скукоживайся! — подлила масло в огонь очень торопящаяся целительница.

Да что это за жизнь такая-то!

Что сказать, мне было плохо и было плохо несколько часов. Ни вздохнуть, ни пёрнуть, ни закинуться анальгином, лишь болтаться в воздухе болеющим облаком, не годным практически ни к чему, кроме как к молчаливому страданию. Знаете, о чем думает человек, у которого болит осколок зуба? О том, как он хочет его выдернуть какими-нибудь щипцами. Ссытся, конечно, но хочет. Этот же обломок вот, вот же он, сука такая, языком нащупывается. Зачем куда-то идти. Схватиться, напрячься, и…