Книга пятничных рассказявок. Синий том

Вы посмотрите на молодёжь. Что у них вместо семечек? Чипсы, попкорн… Разве они могут заменить полноценную семечку? И процесса лузганья в них нет. Как результат — растёт агрессия, рвутся социальные связи. Благолепие душевное уходит! А искусство жарить семечки? С маслом, с водой, с солью, без соли, на чугунной сковороде, под крышкой, без крышки, с помешиванием по часовой стрелке… Только в дальних деревнях сохранилось оно. А сколько рецептов прожарки утеряно безвозвратно!

Друзья! От нас с вами зависит будущее нашей страны. Нужно начать каждый день работать над возвращением традиции лузганья. Сверните кулёк из газеты, насыпьте семечек, угощайте домашних и знакомых. Предложите соседям. Научите детей лузгать и щелкать! Сегодня же наша инициативная группа создаст петицию к правительству: необходимо ввести в школе обязательное изучение подсолнечника. Выделить из бюджета средства на осемечкование населения. Обложить пошлинами чуждые нам чипсы, попкорн и жевательную резинку.

Помните — если сегодня человек не лузгает, то завтра он возьмёт чипсы, послезавтра потянется к вейпу, а на третий день пойдёт в магазин за резиновой женщиной. Нужно в корне пресекать такие попытки для восстановления демографии.

Люди русские! Если здоровье или другие причины не позволяют самим лузгать, вы можете помочь нашему проекту. Переводите донаты на наш яндекс-кошелек. Все средства пойдут на закупку семечек, и мы, на собственном примере будем возвращать великое искусство в жизнь!

Семья

— Катюша, а ты замуж когда собираешься?

Бросает через стол, как бы мимоходом, тётя Света. Катька демонстративно закатывает глаза. Зачем ей муж? У неё однушка недалеко от метро, ипотека, непыльная работа, раз в год поездка на море. Куда в этом ряду поставить мужика? А ещё, у неё есть тайная страсть — коллекция комиксов «манга». Два шкафа, запирающихся в случае прихода гостей, и в планах покупка третьего. И что, всё выкинуть? Поменять на борщи, грязные носки под диваном и храпящее по ночам тело? Без неё, пожалуйста.

— Пока нет, — Катька мило улыбается и возвращает мяч тётке, — а Костя со своими не приезжал?

Катька знает — тётя Света «в контрах» с невесткой. Так что сын, хорошо если пару раз в месяц позвонит, а внука она видит только по большим праздникам.

— Ой, а как ты эти баклажанчики готовишь? — уходит от вопроса тётка, делает вид, что не слышит и обращается к матери Катьки.

Девушка улыбается уголками губ. С другой стороны стола ей подмигивает брат Вовка, заметивший пикировку. Полный, с вечно растрёпанной головой, близоруко щурящийся. Давно заклёванный роднёй попытками посватать за «хорошую девушку, дочку знакомых». Катька подозревает, что брат гей.

Вовка ухмыляется и берёт с тарелки бутерброд, где несчастная шпрота плывёт на кружочке огурца через майонезное море. Даже сестре он не признаётся, что уже год ухаживает за женщиной старше себя на пять лет, к тому же с ребёнком от первого брака. И придумывает предлог съехать «от предков». Ведь мама не примет его «ужасный» выбор. Вовка косится на родителей.

Мать, чуть раскрасневшаяся от пары рюмок коньяка, обсуждает с сестрой отца засолку помидор. Спрашивает нюансы, делится секретами, какие лучше брать. А сама в душе тихо ненавидит любые консервы. Банки, крышки, закаточная машинка, листья хрена на дне, пучки укропа — вызывают желание швырнуть об стенку. Но ведь это надо для семьи, так положено, без «закруток» зимой нельзя… Она мечтает прекратить эту муку. Но не может пересилить вбитый за годы рефлекс. Ей хочется выращивать орхидеи, но каждый раз, зайдя в цветочный магазин, она ужасается цене и уходит ни с чем. Деньги есть, но тратить на «ерунду» для себя она не может. Физиологически.

А отец сидит молча. Ковыряется в салате «оливье», рассеянно кивает и почти не пьёт. Вчера он был у врача: анализы пришли не очень хорошие. Старый друг, заведующий отделением Евгений Анатольевич, хмурился, и посоветовал пересдать. Но он и так чувствует, наверное, осталось немного. Об одном только жалеет — всегда хотел увидеть океан. Чтобы без дураков, не черноморская лужа, а белый песок, синие, до боли в глазах, волны, сёрфер на гребне, пальмы. Только не увидеть уже, слишком дорого. А деньги, отложенные на «похороны», отец никогда не решится взять, чтобы не обременять детей.

Родственники собираются расходиться. Дядя Юра заливает «на посошок». Тётя Света дёргает его за локоть. Выходят в прихожую.

— Иваныч, ты чё такой бледный? Не пил же почти.

Отец отмахивается, смеётся. Вдруг пошатывается и сползает по стенке на пол.

— Папа!

Кто-то визжит. Шум, крики. Причитающая тётя Света.

— Вызовите скорую! Быстрее!

— Паша!

Вечер превращается в ад. Долго не едущая скорая, хмурый, усталый врач. Носилки. Мать рвётся ехать с отцом, как была, в халате и тапочках.

— Катька, соберите для больницы, и на такси, — Вовка, вечный рохля, твёрдой рукой наводит порядок, — я с отцом поеду.

Как в кошмарном калейдоскопе мешаются картинки приёмного отделения. С хрустом что-то ломается в размеренной жизни.