Книга победителей

– Людмила Марковна, меня поражает скорость, с которой вы живете. Несколько дней назад вы были у нас с Игорем в радиоэфире, потом на дне рождения Эльдара Рязанова, затем промотур вашего нового фильма «Пестрые сумерки», сегодня мы делаем интервью, потом вы снова уезжаете… Вы хотя бы иногда жмете на тормоз? Как правило, с годами темп жизни снижается.

– Да у меня как-то вся жизнь так – то густо, то пусто. Сейчас густой период, но это не значит, что он и завтра будет таким же… Я долго не снималась, а потом начала делать по три-четыре картины в год. Говорила папе: «Папа, не могу, на части разрывают». А он мне: «Дочурка, хай лучше рвуть». Вот когда «рвуть», я и держусь. Выхода нет, Вадим. Нет выхода. А вдруг завтра тишина?

– Но что все-таки вами движет?

– Желания кому-то что-то доказывать нет давно. Начиная с первой картины, с 20 лет, я странным образом будоражу воображение публики. Помню, как после «Карнавальной ночи» мне прислали письмо из комитета комсомола: «Вы там танцуете и у вас колено видно! Как можно?!» Это было целое событие: колено! Или челка – как признак вульгарности. Я из-за этого долгое время ходила с открытым лбом и платья носила узкие, чтобы не развевались, чтобы «без колена».

– Многие, в том числе и я, увидев вас недавно в шоу «Марковна. Перезагрузка», были шокированы. Вашими откровенными нарядами, номерами…

– Большая часть жизни прошла в закрытой стране, и я, боясь публики, угождала ей, её интересам. А внутри мне что-то подсказывало: слушай только себя. А как слушать себя – не знала. «Ах, – вдруг начали меня порицать, – что в ней такого? Ничего. Талия и голосок…» Все ждали от меня веселья, анекдотов и улыбок, улыбок, улыбок…

– А когда появились ваши знаменитые страусиные перья?

– А-а… Перья появились в 70-е, и, кажется, я была первой, кто их надел. Весь «Ленфильм» собирал перья для моей юбки в «Небесных ласточках».

– Но вам самой такой экстравагантный образ нравится?

– Вот видите, когда я была в подходящем для экстравагантности образе, страна была – «коммунизм плюс электрификация всей страны». Нельзя было ничего. А сегодня можно! Но все равно, обязательно найдется тот, кто скажет, что Гурченко опять что-то не то надела. «Мы в шоке!» Когда мне предлагают прозрачный костюм, я не должна отказываться его надеть. Это же красиво. И вообще, почему я должна в это время заглядывать в паспорт? А когда я слышу осуждающие оханья и аханья, я говорю: давайте не охать и ахать, а заниматься собой. Посмотрите на себя в зеркало: хотите похудеть и быть в форме, прекрасно – тогда побольше мучного и поменьше движений. (Иронично улыбается.)

– Для вас понятия возраста вообще не существует?

– В 76-м году, когда я снималась в фильме «Мама», мне было 40 лет. Хороший возраст. После перелома – я здорово упала на катке – ногу собирали по кусочкам. 19 осколков. Их счищали, и одна нога с тех пор почти на полтора сантиметра короче другой. К вечеру тяжело. Но тогда вопрос стоял по-другому: или так, или без ноги. Ниже колена ее бы отрезали. И кому рассказать, не поверят, что я звонила из больницы Зиновию Гердту и спрашивала, можно ли после операции устроиться к нему в театр кукол.

– Вы собирались работать в театре кукол?!

– А как выходить на сцену? Никому не пожелаю такой участи, когда актриса в одну минуту теряет всё. Теряет возможность быть в профессии. Я себя готовила… Нет, не к самоубийству… Но была на грани. И это после того, как я всегда легко бегала, танцевала – не задыхалась, от папы унаследовала легкость в руках и ногах. Папа до 70 лет мог обе ноги за шею закинуть.

– Что помогло в этой ситуации? Как выбрались?