В отделении и оказалось, что избитый никакой не Друскин, а сын генерала-дипломата Замятина. Признаю в связи с этим, что допустил особый цинизм, обзывая его жидовской мордой.
Я начал протестовать, доказывая, что произошел еврейский анекдот при выполнении секретного задания органов, но был избит зверским образом. При этом у меня из кармана исчезли колхозные деньги за розы и хризантемы в сумме 847 рубчиков, японские часы и шотландский шарф с изображением обнаженных сторонниц ядерного разоружения.
Тем временем «скорая помощь» привела пострадавшего в чувство. Одет он был во все заграничное, как и говорил капитан КГБ Дулов, и имел горбатый нос. Кто же мог знать, что отец его важная шишка, а мать армянка?
Спьяну, помню, померещилась мне на его голове тюбетейка… Но что теперь толковать?…
У меня есть просьба, граждане судьи и кацо-прокурор, найти по словесному портрету «Туманный вечер», и тогда вы поверите, что я находился при исполнении оперативных обязанностей. И, следовательно, судить меня надо не за тяжкие телесные, а за халатность…
Ведь капитан КГБ Дулов не может не знать о местопребывании моего напарника. И, если, зная это, молчит, значит, я имею право думать, что органы предали меня и не выполнили своих обещаний.
По грузинской традиции это считается подлостью. После освобождения я с капитаном Дуловым не то что шашлык рядом есть не сяду, а плюну в его физиономию и скажу:
– Ты – не кацо, капитан. Ты хуже самого жалкого армянина и нарушаешь дружбу народов. Сталин сделал бы из тебя люля-кебаб и цыпленка табака.
Я требую возвратить мне шотландский шарф, освободить, прописать в Москве и устроить на юридический факультет МГУ, где я научусь бороться с сионизмом и антисоветчиной легальными методами и с соблюдением ленинской законности.
В противном случае я подниму вопрос через ООН о разрешении воссоединиться с двоюродной тетей, уехавшей в государство Израиль вместе с мужем Кацманом Абрамом Евсеевичем. Потому что за свою любовь к Родине я получаю восемь лет строгого режима, как требует кацо-прокурор, и в сердце моем живет незаживающая обида.
Где справедливость?…
ГРАНИЦА НА ЗАМКЕ
Граждане судьи, в обвинениях ваших что ни слово, то – ложь. Так мы ничего не выясним для народа и истории советской власти.
Начнем с того, что следователи Гузняков и Шалашовский пытались пришить мне статью за педерастию, против чего протестую всей душой. Если родители назвали меня Зинкой, то это еще ничего не значит. Назван я так не в честь педерастии, а в честь Зиновьева и Каменева. Родителей моих принудил к этому зверь коллективизации председатель колхоза Ваулов, впоследствии расстрелянный за перегибы головокружения от успехов. Я же остался Зинкой.
Затем, не надо лгать насчет изнасилования при исполнении служебных обязанностей лектора обкома Завзяловой. Дело у нас вышло в перерыве с целью перекура под столом почетного президиума во главе с политбюро ЦК КПСС.
С Завзяловой Клавкой я учился еще в школе, где она был неудачно в меня влюблена, потому что являлась стукачкой-сексоткой райкома комсомола.
Я со стукачами сроду не жил, граждане судьи. Не раз пыталась она разлучить меня с тремя предыдущими женами и обженить на себе. Чего только ни предлагала взамен. Во-первых, давала место мясника в гастрономе «Спутник», что приносит несколько тыщ в месяц, благодаря обвешиванию и пересортице. Во-вторых, бензоколонка. В-третьих, комиссионка. В-четвертых, скупка золота у населения. И, наконец, грозилась обучить делать очки и зубные протезы. Но были еще многие предложения вплоть до работы сборщиком пищевых отходов в столовой обкома партии, где за год-полтора можно «Жигуля» купить или дачку построить…
Вот как меня охмуряли.