Книга последних слов

Новые родители воспитывали во мне мужское начало, поскольку жизнь на Воркуте не терпела хлюпиков и мямликов. Там надо было с малолетства шевелить ушами, раздувать ноздрю на слабого и хватать зубами любой кусок, пока его другие у тебя не вырвали.

По линии снабжения я пошел с шестнадцати лет: нелегально протаскивал в зону одеколон, чай, водку и женский журнал «Работница» с фотокарточками артисток кино.

За это заключенные, то есть зеки, платили мне деньгами и самоделками типа мундштуков, зажигалок и брошек, которые я, в свою очередь, продавал командировочным из столицы. К коммерции привык с детства. Ничего плохого в этом не вижу. Труд как труд. И утомляет не меньше, чем другие занятия в конторах родины.

Благодаря фамилии получил в школе золотую медаль. В институте не учился, но имел диплом экономиста широкого профиля.

Отца моего приемного вычистили из органов при Хрущеве, но он привык смотреть на два штыка в землю и предсказал скорый расцвет махинаторства, взяточничества и тому подобной частной инициативы.

Он не ошибся. При товарище Брежневе действительно глубоко вздохнули прижатые в людях способности обеспечивать себя всем необходимым от туалетной бумаги до сельхозтехники.

Благодаря, опять же, отцовским связям в органах, я работал в «Облмашинотресте», где за короткий срок отпустил колхозам и совхозам нужную продукцию на миллионы рублей и в сжатые сроки. Разумеется, за большие взятки. Большую часть денег я вывозил в Госплан СССР и в Госснаб при Совмине СССР. Фамилии соответствующих руководителей вам известны. Я их на следствии не скрывал. Иначе картина следствия была бы неполной…

Деньгами для широкого образа жизни я был завален с головы до ног. Но жил я, надо сказать, осторожно и узко, так как в нашем советском обществе все привыкли следить друг за другом и доносить куда следует.

Особенно трудно в небольших городах. Ни машины заиметь, ни гарнитур завезти в квартиру новый. Унитаз решил поставить финский в сортир и ночью провел монтажные работы. А утром уже пришел участковый как бы для малой нужды и допрос учинил. Откуда?… Почему?… На какие шиши?… Пришлось врать, что брательник прислал на день рождения из Финляндии, и бутылку коньяка ставить. Так что с широким образом жизни я бывал осторожен, пока не потерял бдительности.

Впоследствии, по совету отца, принял на себя обязанности председателя общества слепых нашей республики. Там я развернул большую работу по обеспечению слепых инвалидов войны и труда мотоциклами и автомашинами с дальнейшей продажей таковых зрячим гражданам. Виноват, конечно, что пользовался беззастенчиво общей слепотой членов общества и присваивал себе крупные суммы с помощью группы сотрудников женского пола.

Виноват также в систематическом присваивании продуктовых пайков с дефицитными закусками, отпускавшихся товарищам слепым к Седьмому ноября и Первому мая с Днем Победы включительно…

Я на первом же допросе сознался, что в обществе слепых имелись фиктивные списки людей, потерявших зрение в атомной промышленности. По ним мы и получали промтовары и путевки в санатории, которые и реализовывали среди работников торговой сети, желавших вложить наворованные у государства и населения денежки во что-нибудь полезное для здоровья.

Но, граждане судьи, в отличие от Чичикова, которым меня тут обзывал прокурор, я не злоупотреблял именами безвременно ушедших от нас товарищей.

В списках у меня значились люди живые и преданные делу строительства коммунизма. А то, что среди них были и члены партии, то членам партии тоже как-то надо и выпить и закусить в приличной обстановке.

А если уж говорить по правде, то вся наша великая родина, граждане судьи, представляет собой в настоящий исторический момент огромное общество слепых, у которых на глазах происходит черт знает что.

Воровство и махинаторство происходят такие, что товарищ Андропов вынужден заменять милицию на контрразведку, как будто все советские люди превратились вдруг в саботажников, диверсантов идеологических, прогульщиков и алкоголиков.

Судите же вы ничтожного администраторишку, мелкого Чичикова, но… мысль эту прерываю… Она далеко меня заведет…

Считаю нужным опровергнуть обвинения меня в содержании трех рабынь, по совместительству – любовниц. Они не рабыни и не любовницы, а натуральные жены, по разным причинам не попавшие в институты. И я не развратник, а человек, перешедший из комсомола в мусульманство с целью легального многоженства. К своим женам, кстати, я отношусь лучше, чем многие к одной, а ведь три женщины в наше время – не простая проблема в смысле снабжения, ухода и борьбы с внутренней междоусобицей.

Заслуживаю снисхождения за то, что выдавал себя за прямого родственника товарища Дзержинского, так как способствовал усилению памяти о человеке, никогда не бравшем на своем посту ни одной взятки от приговоренных к смерти врагов социализма.

Приношу из зала суда извинения всем слепым нашей республики и далеко за ее пределами…

ДЫРКА В ПОТОЛКЕ