Книга правды

— Ууу… Гластонбери… «It was really wild, man», — продолжал Чин, барабанщик Гнусной Любви, за трубкой мира. — Никто не ожидал такого пиздеца. Это как джин, 23 года выбивавший затычку из кувшина, и вот его, наконец, прорвало, (из беседы на «Crap Stage»… Жизнь хороша, когда пыхнешь не спеша).

Зато как сверкал офицерский корпус на Action Strasse! Что за лошади! Что за тонкие вина Soul in Chains! Что за любовницы, выползшие из моря под The Tale of the Giant Stoneater! В походе офицера Франции сопровождал обоз, а в нем — Ribs& Bails, туалеты, Shark's Teeth, сервизы, парфюмерия фирмы «Give Му Compliments to the Chef», мартышки Shake that Thing, магические зеркала «Tomorrow Belongs to Me», театры «То Be Continued» и прочее.

* * *

Ibmorrow Belongs lb Me

Граф империи, генерал и обер-гофмаршал Карл Сивере (гладковыбритый, сытый и трезвый) принес Елизавете, спавшей вместе с загримированным под Ваньку Шувалова сукку-бом, кофе.

— Ну, матушка, — весело заговорил он, — а ты напрасно вчерась туза скинула. Тебе бы в шестерик сходить. Глядишь, и я бы тебе Воланда срезал… Пей вот, пока не остыло!

На Гластонбери я собрался тут же, как только увидел в июньском «Боксе» афишу. Уже с неделю я парился на ферме под Фэвершемом, обрезая сухие ветки яблонь, и эта байда успела достать до желудочных коликов. «I wanna have you back», — кричал мне пахан, потрясая рецензией на главу «Джанки», напечатанную в «Забриски Райдере». И тут на тебе — Jungle Jenny во плоти. Смачный привет от старухи-акклиматизации. Когда днем под тридцать, а под вечер пятнадцать, с моря дует пронизывающий ветер… За два дня я обгорел так, что кожа пошла пузырями, и майка «Каннабис, Марроканский Черный» к концу рабочего дня липла к спине, и ее приходилось отдирать с кусками кожи. Настоящий пиздец тушке фаршированного Минотавра! Вечером накануне фестиваля я слег под тридцать восьмым градусом. Утром, накачавшись амфетаминами, вышел работать и, исходя соплями, с феерической быстротой щелкал ножницами, как парикмахер, обслуживающий бандитскую манду. Love Story, братва, в натуре! School's Out for the Summer, kids!

— Алекс, ты едешь? — спрашивал меня Тони, местный интеллигент, немало гордившийся тем, что в конце шестидесятых работал на CBS и был лично знаком с Сантаной, Сатаной и Джеком Брюсом, а теперь, после серии банкротств своих магазинов, прозябая в глухой провинциальной глуши, периодически подрабатывал на ферме.

— Апчхаааа…

— Ну не расстраивайся… По четвертому каналу увидишь куски…

— Апчхааа…

Goodnight Irene… Прощай, сладкая пизда Ирены…

— Осьмнадцать-то рублев… тьфу! — сочно выговорила Елизавета. — На эти деньги дом и Every Cowboy Song не построишь, только хворобь наживешь и будешь потом кричать: «Say You're Mine!» Лучше кликни через речку Gamblin' Ваг Room Blues: может, кто из Строгановых, этих Crazy Horses, и встал уже. Так пущай со мной пофриштыкают под Cheek to Cheek…

Оставшееся время, пока гремел Гластонбери, а в мозгу вертелся диск Харви «The Penthouse Tapes», я безвылазно валялся в караване, врубая телевизор, как только начинались трансляции с фестиваля или с чемпионата мира по футболу. С треском разгорелись дрова в печи Дахау-хау-хау. В двери вдруг просунулась голова инопланетного великого канцлера и редкостного хапуги Бестужева-Рюмина; он повел носом, на котором из-под слоя кокаиновой пудры явственно проступала ужасная синева старого закаленного пьяницы. На полках маялись в судорожном ожидании консервы, бисквиты, печенье, пивные упаковки, батарея разнообразных сухих вин, отечественные препы, под видом лекарств миновавшие обе таможни, местные ингридиенты, специально подобранные на фестиваль. Вязкий, как размякший на солнце шоколад, шарик мад-жуна, приобретенный у арабов на вещевом рынке вместе с майкой «Live Fast, Die Young». Пакетик Эйча, который удалось зацепить у маленького кобейна в букинистической лавке. Эйч был немедленно разбит натри части, в расчете натри дня. Я, конечно, и коно-водо-вело-фото-гребля-ебля и охота в одном бледном лице, но и нес дуба рухнул, чтобы угробить себя в первую же неделю в своей вожделенной Рио-де-Жанейре.

— Матушка-осударыня, — сказал шепотком страстным Бестужев, — а я до твоей милости. Дела в Европах завелись как вши немешкотные — Джонни Кей сбежал из Восточного Берлина под пулями пограничников (тонкая операция «шта-зи» по внедрению на Запад своего агента).

— Погоди, Алексей Петрович, дела — не Степные Волки, Европы со своими Ехно и Евро подождут. А я нечесана еще! Маврутка-то, спроси if Berry Rides Again? Что же, я так и буду одна тут мучиться?