Через некоторое время бизнес Гайсина накрылся — «не из-за денег, из-за магии». В «Тысяче и Одной Ночи» он нашел спрятанный амулет, пропитанный менструальной кровью: семена, камешки, обрезки ногтей, волосы с лобка, кусочки разбитого зеркала (всех по семь) и маленький сверток, в котором лежал листок бумаги. Текст, написанный справо налево, затем поворачивался и шел сверху вниз, образуя кабаллистическую решетку. Брайон показал его своему учителю арабского. Тот сказал, что это призыв Джинна дыма с целью «заставить Массу Брахима покинуть этот дом, как дым покидает огонь, и никогда не вернуться…»
Через несколько дней в Танжере начались беспорядки. Арабы требовали возвращения короля Мохаммеда Пятого, магазины закрывались, компании банкротились, женщины держали детей взаперти, а по улицам бегали обезумевшие люди, воздевая к небу руки в трехпальцевом салюте (Аллаху, Королю и Марокко). В сентябре 1955 года французы обещали Марокко независимость, в ноябре состоялось триумфальное возвращение короля. Первым из его заявлений было обещание отменить международный статус Танжера. Тот сразу стал напоминать разоренный город — сотни домов и заведений выставлялись на продажу, люди спешно переводили деньги в Женеву. Гайсин, разумеется, потерял ресторан (инвесторы заявили ему, что в его услугах больше не нуждаются) и убрался «в
Берроуз уже приютился в безымянном «Разбитом» Отеле со своим старым чемоданчиком, битком набитым замусоленными манускриптами и шприцами. Гайсин раньше проживал на улочке Git le Couer в 1946 году в более комфортабельных условиях, обозревая из окна служащих, спешащих в министерство иностранных дел, стреляя в пролетающих мимо птиц бамбуковыми стрелами. «Разбитый» Отель не отличался столь здоровым соседством. В середине пятидесятых его обнаружил Аллен Гинзберг и окрестил «Разбитым». Почти каждый искатель приключений в духе романа «На Дороге» останавливался в нем на пути из Калифорнии в Катманду в дни его расцвета (приблизительно между 1958 и 1963 годами). Гайсин остановился в комнате 25.
Только теперь Берроуз, пытаясь одновременно разобраться с болотом текстов «Голого Ланча» и слезть с джанка, оказался в состоянии внимать идеям магическо-технологического подхода к письму Гайсина и опробовать их в деле. Эти методы, как немедленно осознал Берроуз, были специально предназначены для выхода наружу — прочь от привычки отождествления и идентификации, прочь от человеческой формы вообще.