Книга предсказанных судеб

– Похоже, сегодня ты вознамерилась вовсе лишить меня волос, – строгим голосом проговорила графиня, обращаясь к камеристке, расчесывающей ей волосы.

– Если б ваша светлость сказала мне, что желает носить колтуны, то я бы гребня в руки не стала брать, – возразила та. Как видно, строгость госпожи ее не испугала, она ловко скрутила волосы в тугой пучок и закрепила его на затылке серебряной сеткой.

Внучка, сидевшая рядом, тихонько засмеялась, впрочем, не отрывая своего взгляда от туалетного стола с зеркалом. На нем во множестве были разложены разнообразные баночки с белилами и румянами, бутыли с маслом и розовой водой, горшки с воском и перетопленным салом, коробочки с кардамоном и шафраном, ступки, матерчатые мешочки и свертки из пергамента.

– Ах, бабушка, зачем ты велишь брить себе лоб и виски, если все это скрывает твой барбет? – удивилась девушка, через мгновение прическа графини и впрямь скрылась под объемным, тонкого полотна, головным убором.

Графиня не ответила.

– Думаю, эти румяна недурно смотрятся… – Внучка с любопытством открыла одну из баночек и, заглянув в нее, понюхала содержимое.

– А я думаю, что кожа твоя и так бела, как лилия, и румяна тебе ни к чему. Обычно их наносят для того, чтоб подчеркнуть белизну лица, – заметила графиня.

– Ты тоже так поступала?

– Иногда. Но есть и другие способы позаботиться о том, чтоб кожа сделалась белее лилии. Моя мать пользовала одну мазь, довольно простую в приготовлении. Для нее берутся мед, яйца, размятые луковицы, порошок из ячменных зерен и толченого оленьего рога.

– А для рук, когда они чересчур красны, это подойдет? – спросила внучка.

– Без сомнения, хотя проще поднять их вверх да потрясти.

– Ох, как, однако, много следует знать женщине, чтобы украсить себя!

Пожилая дама накинула на плечи меховую накидку и с нежностью погладила внучку по голове.

В тот же момент дверь отворилась и в покои, оживленно беседуя, вошли юноши. Церемонно поклонившись, они заняли свои места, и графиня Элинор возобновила рассказ:

– Итак, затворничество мое окончилось. Последующие месяцы, именуемые «временем скорби», уже не предусматривали столь глубокого траура, и я могла свободно выходить на прогулки, наслаждалась обществом своих детей и друзей. Гостей в Помаре в ту пору не было, мы жили в мире, покое, и все как будто шло своим чередом.

Если не считать того, что в замок воротился сеньор де Клержи. И стоило ему ступить на порог, как мы с фра Микеле, заранее сговорившись, немедля учинили ему самый строгий допрос: знает ли он что-либо про то, как погиб оруженосец Гальгано? Известен ли ему яд, коим был отравлен веселый виночерпий? Не он ли пожаловал сапоги поэту Вийону?

Я также приказала ему представить самый подробный рассказ о том, что и как происходило на той злосчастной охоте. Моей задачей было ставить вопросы, монах же, стоявший рядом, пристально наблюдал за выражением лица де Клержи, когда тот целовал распятие и клялся на Библии. О! Мы обставили все дело так, как если б нас научал сам господин шателен. Однако суровый допрос, длившийся не менее двух часов, показал, что де Клержи непричастен ни к одному из трех убийств, произошедших в замке. Мы с фра Микеле обоюдно пришли к такому заключению, сочтя его ответы вполне чистосердечными. Памятуя о его долгой службе у графа и не найдя подтверждений его сопричастности к смерти мужа, я не стала обращаться к шателену и отпустила де Клержи с Богом:

«Судить безвинного – грех. Что до его кутежей, распутства и бражничества, пусть будет на то Господня воля», – решили мы с монахом.

Меж тем зима подошла к концу, и весеннее солнце, согревая Бургундские земли, наполняло нас новыми силами.

В один из таких светлых весенних дней, невзирая на распутицу на королевском тракте, в Помар прибыл нарочный из Дижона и вручил мне письмо. Оно было от самого сенешаля герцога, чему я невероятно удивилась. Впрочем, еще более меня удивило содержание письма, в котором слова соболезнования тяжкой утрате оказались дополнены недвусмысленным предложением о заключении повторного брака.

«Негоже оставлять столь богатые земли без хозяина, – писал он мне, – всякий домен требует крепкой мужской руки. Ведь пройдет немало лет, прежде чем нынешний граф де Рабюсси войдет в силу…»

Исполненный отеческой заботы сенешаль подумал даже о возможных претендентах на предстоящий брачный союз, рекомендовав мне нескольких благородных мужей, выделив, впрочем, одного, по его словам, самого достойного.

Признаюсь, то письмо весьма опечалило меня, хотя нечто подобное уже не раз приходило мне на ум.

– Как, однако, скоро он решил мою судьбу, – в сердцах воскликнула я, – даже не узнав моего мнения и не пожелав дождаться, когда окончится траур!

– Увы, мадам, в Бургундии это отнюдь не редкость, – объяснил мне кузен Анри, заметно опечаленный. – Но вы вправе отказаться от его претендентов, оставив выбор за собой…