Книга Предтеч

Из тени выступил среднего роста человек с кучерявыми черными волосами, пристальным взглядом как будто бы прищуренных глаз и крутым угибом на подбородке, обычно свидетельствующим о страшной силе воли и большом упрямстве обладателя. При том, что был он невысокого роста и телосложения был хоть и крепкого, но отнюдь не избыточно-массивного, при первом же взгляде на него непонятным образом чувствовалось, что он обладает страшной, стихийной физической силой, что сродни силе дикого зверя с железным костяком и стальными мышцами. Есть такие люди.

— Я точно знаю, что есть только одна вещь, которую следует искать: это проявления воли Господней во всем. Мне — жизненно необходимо убедиться, что и под другим небом душа моя останется частицей Его. Говорю вам заранее, что считаю вопросы веры делом сугубо личным, интимным и уже хотя бы поэтому никому не намерен навязывать своих воззрений. И я, как положено настоящему баску, многое умею и никогда не отступаю перед трудностями.

— Пожалуй, — проговорил некто, именующий себя Хагеном, высказанных в этот вечер деклараций было вполне достаточно, так что предлагаю присутствующим определиться в своем отношении к тому, что предварительно названо Исходом, а после этого перейти к практической выработке плана наших дальнейших действий. Или кто-то не согласен и желает еще высказаться?

Таковых не нашлось и собравшиеся с необыкновенной организованностью и быстротой перешли к обсуждению чисто-практических и никого не касающихся вопросов. А итог дискуссии, совсем уже поздно, внезапно подвел Некто в Сером.

— А знаете, что? — Он сделал паузу, обводя собравшихся взором, полным сомнения. — Сдается мне, что ни х-хрена у нас не выйдет… И знаете, почему? У нас все-таки не хватает какой-то стержневой фигуры, и я, к сожалению, не представляю себе — какой. Страшно представить себе — какой.

XXIII

У зла все-таки есть — цветы. Теперь-то я вспомнил один эпизод, который мог бы и раньше объяснить мне этот немудреный факт, если бы я только проявил тогда это желание — понять. Тот случай относился к той категории, которую мы все более всерьез именуем в последнее время "одиночным разрядом". Там не было ничего особенного, просто-напросто, будучи в сумрачном настроении я в своих одиноких блужданиях забрел в широкое и бесконечно-длинное ущелье, где в сером небе над самым горизонтом, касаясь его в вечном закате, светило мрачно-лиловое светило. Здесь, в берегах из густо-синего, монолитного, чуть морщинистого гладкого камня текла горячая красная река, и ровный, мощный, всепроникающий рокот сопровождал ее неукоснительный бег. Кое-где на берегу виднелись то ли какие-то подобия тощих зеленовато-желтых хвощей, то ли вовсе древовидные кристаллы. Из бесконечности — в неизвестность текла река, и с трудом можно было разглядеть противоположный берег у Реки Крови. Тут же мне пришло в голову, что впадать она должна непременно в Море Мутного Огня, и я успел прикрыть рукой свои глаза, чтобы судьба не привела увидеть еще и это. Я был на ее берегах — как муравей, но понял однако, что это и во мне, в моей душе протекает бесконечная Река Крови. Не жила мироздания, не кровеносный сосуд чудовища или чудовищного символа, не какая-нибудь там аллегория череды поколений, а река пролитой крови, река без моста и брода, потому что и во мне — она, и оттого не уйти мне с этого берега совсем и навсегда. Тогда я не понял этого, и ушел просто так, как уходил до этого всегда и отовсюду. А вспомнился мне этот полузабытый и не имевший последствий эпизод в связи с происшествием, относившимся уже к "парному разряду". Вернувшись в тот раз с ночной охоты, мы дали-таки себе волю. Потом я довольно-таки ядовито спросил, как ей понравилось пережитое приключение, но она ответила неожиданно эмоционально и, к тому же, на полном серьезе:

— Да ну их к ч-черту! Никогда не подумала бы, что хищником быть так скучно… Все переживания как будто отлиты раз и навсегда, стандартизованы и лишены оттенков. Пьянка, течка, случка, спячка… А! У нас интереснее.

— Все равно надо было попробовать. Глядишь, — чему-нибудь новенькому и научилась бы… З-знаешь, как он ее за шиворот?

И показал.

— У-у, — отреагировала она и начала прогибать спину, потому что я начал водить губами по ее пояснице, вдоль позвоночника, касаясь даже не кожи ее, а почти невидимого пушка на коже, потому что знал: этого она сколько-нибудь долго терпеть не сможет, — а почему это мы сейчас ничего не делаем?

— А чего бы это нам хотелось де-елать?

И тут ее лицо приобрело характерное, никогда более не встречающееся выражение, характерное для тяжелого течения Морального Пароксизма. Интересно, что в подобных случаях она, кажется, сама верит тому, что говорит. На протяжении, может быть, целых десяти минут верит. Другое дело, что проявления этой веры, — согласен, — бывают достаточно-своеобразными.

— Уж по крайней мере — только не эту вещь…

— Угу.

— Нет, честное слово!

— Да я же не спорю…

— Ты себе, между прочим, не представляешь, как это ужасно!

— Само собой.