Книга про свободу. Уйти от законничества, дойти до любви

Мамардашвили говорит по поводу ума, а мне кажется, что это хорошо применимо и к свободе: «Ум – это то, что мы можем подумать, если постараемся и если нам повезет». То есть наши усилия плюс Божественный промысел, Божественная искра. И я абсолютно уверен, что Россия – это такое место, где повезти может больше и чаще, чем на Западе. Объяснить я этого не могу, это нерациональное мнение. Но на Западе значительно больше рациональных моментов, а момент везения, то есть судьбы, здесь стараются как бы вынести за скобки.

Или такой момент – у нас, у русских, есть привычка к геройскому поведению, и если где-то что-то пошло не так, значит, мы грудью закрываем амбразуру. В Голландии это немыслимо, но именно потому, что «что-то пошло не так» здесь практически не бывает. Здесь свобода понимается в том числе как дисциплина. Дисциплина, которая обязывает человека просчитывать шаги вперед. Например, я уже говорил про ремонт крыши, но это не тот ремонт, когда крыша уже течет. Это план на десять, пятнадцать и даже тридцать лет вперед – что с этой крышей будет происходить, какие деньги надо будет иметь через десять лет, чтобы крыша существовала не протекая. Демократия – вещь гораздо больше спланированная, чем мы себе это представляем. Нам хочется больше свободы в том смысле, что «А, ладно! Придет необходимость, мы что-нибудь придумаем». И действительно, мы придумываем. У нас прорванную трубу человек готов заткнуть своим телом. Голландцу это не придет в голову, упаси Боже! Но он делает все, чтобы эта труба не прорвалась никогда. Но это складывалось веками, просто ежели ты на суровое Северное море будешь реагировать только героизмом, шансов выжить у тебя нет.

Русский не подчиняется правилам, но живет в системе аврал – амбразура. У голландца не бывает авралов, зато у него каждый день в шесть часов семейный ужин (по-голландски «теплая еда» – многовековая традиция, между прочим), и должно произойти как минимум землетрясение со штормом, чтобы человек опоздал на эту «теплую еду». И кто более свободен? Если свобода – независимость от жестких правил, русский больше свободен. Если свобода – любовь к четко обозначенной традиции и чувство глубокого уважения в семье, то более свободен голландец. Ответ неоднозначен.

Из града Китеж в Амстердам

Есть еще один момент, тоже пусть косвенно, но связанный со свободой, – отношение к своему дому в частности и к Родине вообще.

Когда я впервые приехал в Голландию в 1987 году, я был очень увлечен идеей истории и судьбы. И в каждом доме, в котором мне довелось побывать в тот первый свой приезд, я приступал к хозяину или к хозяйке, ко всем их гостям с одним и тем же вопросом:

– Скажите, в чем смысл голландской истории? Как вы понимаете судьбу Нидерландов?

И каждый раз ответ был один и тот же:

– Не понимаем вопроса.

– Ну как же! Вы же помните ваше замечательное героическое прошлое? Величие вашей истории – слава, glory! Ведь отблеск этой славы должен хоть как-то наложить печать на потомков.

– Ну что вы! – звучало в ответ. – Надо ли это все вспоминать? Или вы хотите нас укорить?

И так повторялось много раз.

Ответ на мой вопрос пришел неожиданно. В одном из тех домов, что любуются своим отражением в канале, хозяйка, выслушав меня, задумалась, а потом сказала:

– Послушайте, нас не занимает такая история. Вся наша история заключается в наших натюрмортах.

И это правда. Голландской натюрморт – вот настоящая тайна голландской истории.

Недавно в Нидерландах проводился социальный опрос: насколько ты ценишь свою Родину, Отечество? В конечном счете, вопрос ставился напрямую: ты готов умереть за свое Отечество? Вопрос этот скорее риторический для человека, который родился в Советском Союзе. Наш ответ заложен в плакате, хорошо известном со времени Второй мировой войны, – «Родина-мать зовет!». Я не скажу, что в России все просто с этим делом. Давно отошли времена, когда можно было утверждать, что русский человек без колебаний выберет смерть героя. Но идея, что Родина – это то, за что положено отдавать жизнь, для русского очевидна.

Результат опроса в Голландии никого особенно не потряс: увы, не нашлось ни одного героя, который был готов «живот свой положить» за Родину, за Отечество!

Да есть ли здесь Отечество? Как бы там ни было с Родиной в России, каково бы ни было к ней отношение, никто не сомневается в реальности ее бытия. Она – есть. В Голландии о Родине говорить не принято. Эта тема не является табу, но она решается иным образом. Родина здесь не есть государство, за которое следует умереть.

Родина есть дом, куда можно вернуться.

* * *