Книга путешествия. Выпуск 3. Земли Закавказья и сопредельных областей Малой Азии и Ирана

Затем мы продолжили путь и вошли в город Тортум. Все аяны вышли встречать Сейди Ахмед-пашу; они стояли по обеим сторонам широкого тракта и благословляли его словами: «Да будет счастлива ваша священная война!» Когда прошли все войска, в шатер внесли убранство палатки, посланное счастливому, как Саам и Нериман[445], Гази Сейди Ахмед-паше от нашего господина Дефтердар-заде-паши. На его коня накинули шесть конских панцирей из нахичеванской стали. /361/ [Сейди Ахмед-паша] сидел верхом на [коне породы] кухейлан; его тайласан, повязанный по правилам суннитов, свисал с головы; весь закованный в голубое железо [панциря], он ехал с «бурлуками» и «уйлуками», как семиголовый дракон, и приветствовал [встречавших] направо и налево. С обеих сторон слышались благословения людей: «Да поможет тебе Аллах, о гази, борец на стезе Аллаха!» В это время из крепости загрохотали пушки, что означало: «добро пожаловать», и горы [окрест] города Тортума отозвались громом. Сейди Ахмед-паша с превеликой свитой достиг дворца, а Бакы-паша и Кутфадж-паша и другие герои-мусульмане, восемь санджакбеев [и я] три дня стояли лагерем за городом. На четвертый день [все мы] направились к Эрзуруму.

На третий день после нашего выступления, в первый день касыма[446] 1057 (8 ноября 1647) года, мы вступили на землю Эрзурума, прошли место, называемое Гюрджибогазы, и пришли в село Умдум. Отсюда победоносное войско должно было большой, [торжественной] процессией направиться в Эрзурум. Так как в это время для встречи с войском паши прибыл Али-ага — кетхуда нашего господина Дефтердар-заде, мы выступили с превеликой пышностью и торжественностью и спешились у шатра нашего господина Дефтердар-заде, который был установлен в Гюмюшлю Гомбеде.

Наш господин, высокочтимый паша, прошел до дверей шатра навстречу [пашам] и сказал: «Да будет непобедима твоя борьба за веру!», и они обнялись. Бакы-пашу он усадил слева от себя, Сейди-пашу — справа, а Кутфадж-паша и другие мирливы были удостоены чести поцеловать руку паши [Эрзурума]. Для. всех газиев он устроил такое большое пиршество, что невозможно выразить языком. Потом всем газиям были пожалованы 170 расшитых золотом почетных халатов. Сейди Ахмед-пашу, Бакы-пашу и Кутфадж-пашу [паша Эрзурума] одел в собольи шубы.

[Затем] началось преподношение военной добычи и подарков от всех мирлив. Сперва от Сейди [Ахмед]-паши пришли дары: сто пятьдесят юношей-казаков, одиннадцать казацких атаманов, двести пленников-мегрелов, сто пятьдесят рабов, сорок окка серебряной посуды, сто невольниц, один юк на муле с парчой, связка [шкурок] куницы, семь кольчуг и другие дорогие вещи. Когда были доставлены подарки и от Сефер-паши, Бакы-паши и Кутфадж-паши, паша [Эрзурума], довольный, роздал подарки им, капуджибаши и аянам вилайета. [Так был закончен раздел добычи].

XI [ПУТЬ ИЗ ЭРЗУРУМСКОГО ЭЙЯЛЕТА НА АНКАРУ]

После того дня, [когда мы вступили в пределы Эрзурумского эйялета], зимняя стужа усилилась, палатки придавило снегом. Под предлогом, что армия /362/ ослабевает, на совещании меджлиса было решено не идти в Ереванский округ, а отправиться к своим родным местам. Наш господин паша расположился в своем шатре в Гюмюшлю Гомбеде, и мы предавались удовольствиям и наслаждениям. Но наш паша-эфенди немного сердился на меня, ничтожного. Я попросил Сейди Ахмед-пашу, чтобы он испросил мне его прощение. И вот он, выбрав момент, сказал ему: «Если это проступок, что Эвлию Челеби, прибывшего к нам на службу по вашему благородному приказу, мы взяли на освобождение Гонио, то мы просим его простить. Потому что Эвлия Челеби был первым, кто провозгласил призыв мусульман к молитве при взятии Гонио, и [потом] многократно оглашал этот эзан, для того чтобы воодушевить на сражение газиев ислама. Он, ваш раб, является ученым путешественником, недимом, хафизом, бойцом за мусульманскую веру на пути Аллаха. А то — наша вина. Простите его!» Наш господи» паша на эти умные слова ответил: «Его вина непростительна, потому что мы послали его с беями санджака в Ереванский округ, он же отправился туда, куда его не назначали. Его проступок будет прощен в том случае, если он в течение восьми часов прочтет Коран от начала и до конца. Право же, наказание языка мучительнее ран от острия копья». Когда он сказал [это], я, ничтожный, поцеловал его руку и, произнеся «бисмилла», прочел Коран от начала и до конца за девять с небольшим часов. Подойдя снова, я поклонился до земли. Пожаловав [мне] соболью шубу, буланого коня в серебряной сбруе, набор одежды, двух рабов-грузин, [паша] назначил меня, ничтожного, в Эрзурумский эйялет на небогомольную службу. День и ночь мы предавались удовольствиям и развлечениям. Однако, по обычаю злосчастного мира, наша радость и наслаждение жизнью были отравлены, ибо, как сказано в одном двустишии: