Книга радости — книга печали

Зрелище было эффектным. В брезентовой робе, прожженной во многих местах, в темных очках-консервах, он все же был похож не на сварщика, а на слегка модернизированного бога Вулкана. Он ходил вокруг отливки, яростно размахивая электродом как саблей; и что-то не то пел, не то рычал сквозь зубы. Иногда останавливался, делал выпад, конец электрода прикасался к отливке — проскакивала ослепительная дуга, слышался треск, летели в стороны раскаленные звезды окалины. А на месте укола оставалась ямка выжженного металла. Иногда выпад бывал одиночным, чаще шли серии. Во время выпадов рычание становилось громче, яростнее, но и мелодичнее, напоминая басовые фрагменты из самых экзотических песен Имы Сумак. Двигался Сапата с тяжеловесной грацией: ни разу не запутал кабель, ни разу не споткнулся, но при этом казалось, что земля под ним пружинит и прогибается. Выпады становились все решительнее, промежутки между ними все короче. Сапата кружил вокруг отливки, нанося уколы в одному ему ведомом порядке — треск и победное рычание, треск а победное рычание — казалось, он танцует магический огненный танец. Он не просил Костю летать, не заглядывал в свои рисунки, да и вряд ли он видел что-нибудь вокруг: он смотрел только на отливку и уже, наверное, видел в ней будущую скульптуру, а огненным танцем пережигал излишек восторга перед будущим шедевром — ибо иначе восторг этот, не найдя выхода, грозил скульптору опасным опьянением.

Так продолжалось часа четыре. Потом внезапно рычание смолкло. Сапата весь как-то сник, огляделся вокруг с некоторым удивлением, как бы снова привыкая к окружающим предметам. Стало видно, как он измотан: дрожали веки, выступили морщины, перестала гнуться под ним земля.

— Так. Тяжелая работа. Каждый скульптор — как штангист. Алексеев, Власов! Хозяюшка! Княгинюшка! Пить дашь? Жрать дашь?

Мама тотчас выглянула из распахнутого кухонного окна:

— Давно все готово! Мойте руки!

Костя с Дашкой специально дожидались, не ужинали, чтобы есть вместе с Сапатой. Он ел как и в прошлый раз — быстро и жадно, и они, глядя на него, съели по двойной порции. Особенно Дашка. Костя-то знал, что наедаться нельзя, потом тяжело летать с полным животом, а Дашка прямо заразилась аппетитом.

Но все же и Сапата наелся. Когда он решил передохнуть перед чаем, Костя сразу спросил — он помнил, как интересно они поговорили в первый приезд Сапаты, и хотел снова умного разговора:

— Вы, наверное, счастливый человек: всего достигли, чего хотели, все у вас получается?

Сапата тотчас заговорил — с таким же азартом, как и ел:

— Нужно достигать, нужно брать ответственность. Себе! Я работал, делал памятники для кладбища. Платили — можно жить. Мать — вдова, сестра хочет замуж, я кормлю. Но скучно. Делал по-своему. Стало интересно, но клиент ругается. Не покойник — родственник. Хозяин зовет: «Делай как все, как традиция, без фантазии». Мне скучно, я ушел. Мать вдова, сестра — как кормить, не знаю. Но ушел! Взял ответственность! Потом моя работа в Мексике, во дворце президента — я не горжусь, нормально. Как ушел на неизвестность, не знал, как буду кормить, но ушел — горжусь всю жизнь. Момент ответственности!

К чаю мама подала только что испеченный свой излюбленный пирог — сметанник. А еще гоголь-моголь. А еще запеченный со смородиновым вареньем белок. А еще собственную наливку — малиновую. Сапата ликовал:

— Хозяюшка! Княгинюшка! Много где ел, так не ел! На конкурс кондитерских — «Гран-при», я гарант.

Мама краснела:

— Кушайте, кушайте. Все домашнее.

Послышался мягкий рокот мотора — это подъехал отец на своей «анитре». Мама встретила его счастливыми восклицаниями:

— Ты посмотри, кто у нас! Познакомься наконец! Это тот самый Сапата!

Сапата поднялся навстречу. При этом слегка задрожал пол и покачнулась мебель.

— Очень рад! Сам хозяин. Приятно такое знакомство. Всегда мечтал.

Отец никак не выразил сомнений в таланте гостя, как недавно в заглазном разговоре, наоборот, был крайне польщен:

— Ну что вы! Вот я действительно рад. Такая честь!

— Мне честь. Вы гений по генам!

Дашка при всей почтительности к Сапате чуть не фыркнула — вовремя заслонилась ладонью и сделала вид, что закашлялась. Кажется, Сапата не заметил — надо хорошо знать Дашку, чтобы заметить. А отец был весь поглощен гостем:

— Ну что вы! Вот вы! Ваша «Мексиканская мадонна»! А «Распятый индеец»!

Ого! Отец явно чего-то прочитал про Салату у себя в институте. Мог бы принести домой книгу, между прочим.

— Наш индеец — от начала культуры. Потомок Атлантиды. Атлантида погибла — на восток в Египет, на запад в Мексику. Потому пирамиды майя. Испанцы завоевали, сказали: дикари. Древняя культура, древнее испанцев! Я индеец одна четверть. Горжусь!.. Давайте сидеть за знакомство. Ваша наливка — великолепно! Хозяюшка-княгинюшка, полного здоровья!

Сапата снова уселся, и снова вздрогнула мебель. Он победоносно оглядел и уставленный стол, и довольных хозяев, поднял рюмку и удовлетворенно сказал:

— Хорошо. Надо всегда так.

— Да у нас всегда так и есть, — сразу же отреагировал отец.