Книга радости — книга печали

Показался Городок. Интересно, если отец сейчас выглянет в окно и увидит в небе Костю. Ну и пусть. Пусть увидит Нину. Косте нечего скрывать, хоть он и раздражен сейчас против нее.

— Куда полетим? В Городок?

— Нет, в Городок она вряд ли. Давай налево, скорее всего она побежала на станцию.

Дорога тут снова разделялась, среди детдомовских это место называлось Дальней Развилкой.

— А вообще к кому она может бежать? Родные у нее остались?

— Есть дядя, брат матери. Только он далеко, в Новгороде. У него своя семья.

— Света его помнит?

— Да, он присылает открытки к праздникам.

— Вероятно, она сначала на станцию. Сядет в электричку, доедет до Ленинграда, а там станет искать дорогу в Новгород.

— И так ясно, что на электричку! Давай скорей! Если искать в Ленинграде — это ужасно! На вокзалах такие толпы. Ближайшая электричка через десять минут. Может, успеем перехватить, если не уехала на предыдущей!

— Лечу как могу.

Конечно, Нина нервничает, но зачем из-за этого огрызаться?

И слово резануло: «перехватить».

Маленькая человечья фигурка и рядом собачья показались у самой станции, там, где дорога идет уже между стандартных домиков и, следовательно, становится улицей. Человечья фигурка деловитая, целеустремленная, а собачья — веселая.

Справа уже слышался крик электрички.

— Скорей, скорей!

Первым заметил погоню Кубарик: то бежал весело, хвост кренделем раскачивался вправо-влево, а тут что-то почувствовал, несколько раз оглянулся назад, потом посмотрел вверх и залаял. Остановилась и Света, тоже посмотрела вверх — Костя с Ниной были уже прямо над ней. До платформы оставалось метров двести.

Костя аккуратно приземлился. Нина бросилась к беглецам.

— Светка! Ну что же ты наделала!

Кубарик стал тереться головой о колени Нины, а Света расплакалась.

— Ой, Нина Давыдовна!

— Светочка, куда ж ты побежала? И откуда? Из своего дома!

— Ой, Нина Давыдовна!

— Ну? Полетели скорей назад. Костя нас отнесет по очереди.

Вот все и кончилось благополучно. Но оказывается, не кончилось!

— Нет, Нина Давыдовна, я не полечу, я не могу!

Остановилась у платформы электричка, открылись и закрылись двери, коротко вскрикнула и тронулась дальше — к Ленинграду.

— Что ты говоришь?! Как это ты не можешь?! Светка, да ты что!

— Не могу, Нина Давыдовна! Говорите, из своего дома убежала. А мне Фартушнайка другое сказала: «Будет свой дом, тогда и заведешь собаку». Будет, когда вырасту, а здесь не свой. Здесь детдом для ненужных детей.

— Она просто не подумала. А ты что говоришь? Каких это ненужных детей! Откуда могут быть ненужные?!

— Оттуда. Нужные — с мамой и папой, а мы — ненужные. И дом не свой.

— Ой, да перестань, Светка! Даже не хочу слушать! То-то мы с Костей за тобой бросились, за ненужной. А Фартушнайка не подумала.

— Подумала. Очень даже подумала. Не жить у нас Кубарику, обязательно не жить! А он уже-верит. Он так рад, что не один, не бездомный. Он меня любит. И он хороший. Умеет сумку носить. Умный.

Кубарик смотрел удивленными коричневыми глазами — то на Свету, то на Нину. Если хозяйка плачет, ее нужно защитить, но от кого защищать? Никто хозяйку не обижает. Нина своя, от нее защищать не надо.

— Тебе же сама Ольга Михайловна разрешила. Значит, будет жить твой Кубарик.

— Все равно Фартушнайка добьется. Она упрямая, она всех переупрямит. Вчера Кубарик залаял на одного, а Фартушнайка сразу обрадовалась: «Та-ак, уже на людей бросается! Вот что значит развести собак!» А Кубарик правильно залаял, этот Засос сам дразнится!

— Какой Засос?

— Семка Аджем. Он большой, из седьмого класса. Вы не знаете, он ко всем девочкам подходит, глаза круглые сделает и говорит: «Вот как поцелую взасос!» А Кубарика дразнит: мимо идет, обязательно рукой вот так сделает, будто камнем бросается, или пальцы растопырит прямо Кубарику в морду. Кубарик и лает. А Фартушнайка рада: «На людей бросается!» Я бы сама такого укусила!

— Так нельзя, Света! Ты же незлая!

— Значит, злая! Он пугает, дразнится, а мне к нему доброй? Значит, злая! На таких.

— Я этому Аджему скажу.

— Так он и послушался. При вас он не будет, при вас он всегда тихий, как гогочка. Он когда взрослые не видят.

— А ты мне сразу скажи.

— Как же я скажу? Я не ябеда. Никто не видит, когда он, а когда Кубарик залает — сразу все слышат. А еще он говорит: «У, какой лохматый! Надо его на шапку. Я давно хочу собачью шапку!» Его бы самого!

— Света, ну он просто дурак.

— А вот сделает! Увидите, сделает!

— Света, я тебе обещаю: никто с Кубариком ничего не сделает. Слышишь, я тебе обещаю! Ты мне веришь?

— Я вам верю, только Фартушнайка сильнее вас.

— Ну, я тебя когда-нибудь обманывала?

— Нет.

— Вот видишь. Так вот я тебе даю слово. При Косте. И давай скорей, пока никто не хватился. А то знаешь, что скажет Фартушнайка? Скажет: «Из-за собак уже начались побеги, расшаталась дисциплина!» Ну? Давай скорей, пока она не знает!

Видно было, как Свете хочется поверить! И хочется полететь с Костей.

— Вы дали слово мне, а я Кубарику. Он мне поверил. А что если…