Книга Рая. Удивительное жизнеописание Шмуэл-Абы Аберво

Мы полетели дальше. Взяли вправо. К садам. Солнце стало припекать. Мы искали тенистый уголок. Посреди цветущего парка оказался мраморный дворец. Окна дворца были широко распахнуты. Две молодые ангелицы с пухом в волосах проветривали перины.

— Это дворец царя Давида, — сказал мой друг Писунчик. — Во дворце больше ста покоев. Тут-то царь и живет со своими женами и наложницами.

— Красивый дворец, — подивился я. — Хотелось бы взглянуть, что там внутри делается.

— Боже упаси! — вскрикнул Писунчик. — Едва ты переступишь порог дворца, тебя сразу же схватят евнухи и сделают из тебя пажа.

— Разве быть пажом у царя Давида так плохо, Писунчик?

— Врагу не пожелаешь, Шмуэл-Аба. Ты сам не знаешь, что говоришь. Делать тебе больше нечего, как целыми днями носить мантию за царем Давидом или чесать ему пятки.

Я передернул крыльями.

Я представил себе пару потных ног с большими мозолями на пальцах. Я чешу эти ноги. Воняет потом, а царь гневается и кричит на меня:

— Сильнее, сильнее чеши, Шмуэл-Аба! Не паж ты, а болван глиняный!

Бррр… Меня снова передернуло.

Мы услышали звуки арфы. Писунчик навострил уши.

— Слышишь, Шмуэл-Аба?

— Слышу, Писунчик!

— Царь Давид играет на арфе. Полетели, только тихо, на кончиках крыльев, чтобы он нас не услышал.

Мы полетели на звуки арфы. Под тенистым дубом сидел царь Давид. Он играл. Рядом с ним сидела девушка с черными косами. У нее была родинка на левой щеке.

Мы с моим другом опустились недалеко от парочки. Я разглядел царя. Он был среднего роста, коренастый, с острыми зелеными глазами. Подстриженная рыжеватая борода.

— Это тот, кто сложил псалмы? — спросил я шепотом у моего друга.

— Тсс… — Писунчик приложил палец к губам. Я понял, что сейчас лучше молчать и слушать.

Должен признаться, что царь Давид играл очень хорошо. Пока он играл, девушка, сидевшая рядом с ним, становилась все прекраснее и прекраснее.

Когда царь Давид закончил играть, я увидел, как над его головой семь раз прокружил орел. Из-за деревьев сада раздались тысячи голосов:

— Да здравствует Давид, царь над Израилем!

Царь улыбнулся. Похоже, ему это нравилось. Девушка, сидевшая рядом с ним, поднялась.

— Что ты так торопишься, Суламифь? Подожди немного, — сказал царь и взял ее за руку.

— Я должна идти, свекор. Соломон скоро начнет искать меня в винограднике. Вы же знаете, как только я немного задерживаюсь, он начинает меня искать. Он уже, наверное, десять раз пропел Песнь Песней от начала до конца.

Но царь Давид не отпускал ее. Он потянул ее поближе к себе под тенистое дерево и крепко обнял.

— Шулечка… голубонька… кисонька.

Суламифь вырывалась из его рук. Ее волосы растрепались, лицо вспыхнуло.

— Оставьте меня в покое, свекор! — горячо дышала она. — Это грех, вы грешите против своих псалмов.

— Если ты захочешь, кисонька, — горячо шептал царь Давид, — если ты захочешь, я сочиню в твою честь еще более прекрасные псалмы и Песнь Песней, еще прекраснее, чем у Соломона…

Мы услышали поцелуй. Второй. Третий. Суламифь умоляла, вырывалась из его рук:

— Пустите меня, прошу вас, пустите, свекор! Соломон узнает, будет скандал.

— Ни фига он не узнает, кисонька, ни черта он не узнает, голубонька…

— Птицы ему расскажут, свекор. Соломон знает язык птиц.

— Птицы моего имения, — сопел царь Давид, — ничего ему не расскажут. Птицы моего имения на моей стороне.

Мы снова услышали поцелуй. Второй. Третий. Кто знает, до чего бы дошло дело, если бы царь Давид не услышал голос Вирсавии.

— Давид, где ты, Давид?

Суламифь вскочила, поправила волосы и умчалась, как серна, пылающая, разгоряченная. Царь Давид поднялся, взял арфу и пошел в сторону мраморного дворца. Мы смотрели ему вслед до тех пор, пока он не исчез среди деревьев.

С поля до нас доносилась песня работавших там ангелов. Пахло изюмом и миндалем[57], потом и псалмами.

Я посмотрел на моего друга, мой друг посмотрел на меня, и мы поняли друг друга.

— Если бы Вирсавия знала, что здесь случилось… — начал я.

— Вирсавия уже свыклась с этим несчастьем. Но если бы узнала Ависага, даже не спрашивай, что было бы.

— Ну а царь Соломон, если бы он узнал, он бы смолчал?

— Он от злости изорвал бы всю Песнь Песней.

— Было бы лучше, чтобы он ничего не узнал, все-таки жаль Песнь Песней.

Писунчик махнул рукой:

— Мне-то что? Пусть они хоть головы друг другу поотрывают.

Мы отряхнули пыль с крыльев и поднялись в воздух. Солнце уже клонилось к западу.

— Теперь мы должны найти ангела Лейбеле-пастуха. Это мой старый друг. Я его уже сто лет не видел.

— Где мы его найдем, Писунчик?

— Полетели, я знаю где. Вон там, на зеленом холме, он пасет овец.

Мы полетели к зеленому холму. Ангел Лейбеле сидел на вершине холма и играл на дудочке. Вокруг него паслись овцы.

Залаяла собака. Я испугался и схватился рукой за крыло моего друга.

— Не бойся, глупенький, — успокоил меня мой друг, — это собака Лейбеле. Ее зовут Шефтл. Это еврейская собака. Она лает, но не кусает.

Мы подлетели к холму. Спустившись пониже, мы стали слушать, как Лейбеле играет на дудочке.

Я пригляделся к Лейбеле-пастуху. Он мне очень понравился. У него были русые волосы и светлые голубые глаза.