Книга россказней

Фридрих, побледнев, замер. Вот оно! Вот чего он боялся! В другое время он не стал бы обращать на это внимание, снисходительно стерпел бы такой листок, считая причудой, безобидным и в конце концов позволительным каждому увлечением, может быть, небольшим, достойным пощады проявлением сентиментальности. Однако сейчас дело обстояло иначе. Он чувствовал, что эти слова были записаны не ради минутного поэтического настроения, не ради причуды вернулся Эр-вин столько лет спустя к привычке юности. Написанное, девиз того, что занимало его друга в настоящее время, было мистикой! Эрвин стал отступником.

Фридрих медленно повернулся к нему, и улыбка Эрвина ярко вспыхнула снова.

– Объясни мне это! – потребовал он. Эрвин кивнул, весь – благожелательность.

– Ты никогда не встречал это изречение?

– Встречал, – воскликнул Фридрих, – конечно же оно мне известно. Это мистика, гностицизм. Возможно, это поэтично, однако… А теперь прошу тебя, объясни мне смысл изречения и почему оно висит на стене.

– С удовольствием, – ответил Эрвин. – Изречение это – первое введение в теорию познания, которой я сейчас занимаюсь и которой я уже обязан немалым блаженством.

Фридрих подавил возмущение. Он спросил:

– Новая теория познания? Правда? И как она называется?

– О, – ответил Эрвин, – новая она только для меня. Она уже очень стара и почтенна. Она называется магия.

Слово прозвучало. Фридрих, все же глубоко ошеломленный и испуганный столь откровенным признанием, с ужасным трепетом ощутил, что столкнулся со своим исконным врагом в обличье старого друга, лицом к лицу. Он замолчал. Он не знал, что ему делать, гневаться или плакать, его заливало горькое чувство невосполнимой утраты. Молчал он долго.

Потом заговорил, с наигранной издевкой в голосе:

– Так ты в маги собрался?

– Да, – ответил Эрвин без промедления.

– Ты что, учишься на волшебника?

– Точно.

Фридрих замолчал вновь. Было слышно, как тикают часы в соседней комнате, такая стояла тишина.

Тогда он сказал:

– Тебе известно, что ты тем самым разрываешь всякие отношения с серьезной наукой – а тем самым и со мной?

– Надеюсь, что нет, – ответил Эрвин. – Однако если это неизбежно – что я могу поделать?

Фридрих, не выдержав, закричал:

– Что ты можешь поделать? Порвать с дребеденью, с этим мрачным и недостойным суеверием, порвать полностью и навсегда! Вот что ты можешь поделать, если хочешь сохранить мое уважение.

Эрвин старался улыбаться, хотя веселым уже не выглядел.

– Ты говоришь так, – ответил он до того тихо, что гневный голос Фридриха, казалось, продолжал еще звучать в комнате, – ты говоришь так, будто бы на то была моя воля, будто бы у меня был выбор, Фридрих. Но это не так. Выбора у меня нет. Не я выбрал магию. Она выбрала меня.

Фридрих тяжело вздохнул.

– Тогда прощай, – произнес он с усилием и поднялся, не подавая Эрвину руки.

– Не надо так! – громко воскликнул теперь Эрвин. – Нет, не так ты должен от меня уходить. Предположим, один из нас умирает – и это так! – и мы должны проститься.

– Так кто же из нас умирает, Эрвин?

– Сегодня, должно быть, я, дружище. Кто желает родиться заново, должен приготовиться к смерти.

Еще раз подошел Фридрих к листку на стене и перечел стихи о том, что внутри и что вовне.

– Ну хорошо, – сказал он наконец. – Ты прав, не годится расставаться в гневе. Я сделаю, как ты говоришь, и готов предположить, что один из нас умирает. Мог бы и я. Я хочу, прежде чем покину тебя, обратиться к тебе с последней просьбой.

– Вот это хорошо, – ответил Эрвин. – Скажи, какую услугу я мог бы оказать тебе напоследок?

– Я повторяю свой первый вопрос, и это же будет моя последняя просьба: объясни мне это изречение, как можешь!

Эрвин раздумывал какое-то время и затем заговорил:

– «Что внутри – во внешнем сыщешь, что вовне – внутри отыщешь». Религиозный смысл этого тебе известен: Бог везде. Он заключен и в духе, и в природе. Все божественно, потому что Бог – это все, Вселенная. Раньше мы называли это пантеизмом. Теперь смысл только философский: деление на внутреннее и внешнее привычно нашему мышлению, однако не является необходимым. Наш дух обладает способностью вернуться к состоянию, когда мы еще не прочертили для него эту границу, в пространство по ту сторону. По ту сторону противопоставлений, противоположностей, из которых состоит наш мир, открываются новые, иные возможности познания. Однако, дорогой друг, должен признаться: с тех пор как мое мышление изменилось, для меня нет более однозначных слов и высказываний, но каждое слово обладает десятком, сотней смыслов. Вот здесь и начинается то, чего ты боишься, – магия.

Фридрих морщил лоб и порывался прервать его, но Эрвин посмотрел на него умиротворяюще и продолжил более звучным голосом:

– Позволь дать тебе с собой кое-что! Возьми у меня какую-нибудь вещь и наблюдай ее время от времени, и тогда это изречение о внутреннем и внешнем вскорости раскроет тебе один из своих многих смыслов.

Он оглянулся, схватил с полочки глиняную глазурованную фигурку и отдал ее Фридриху. При этом он сказал: